Хамелеон
Фамильный склеп действительно был очень стар: в довоенное время ещё, возведённый предками по отцовской линии, он пережил и великую отечественную и годы перестройки. Не рухнул он и в смутное совдеповское время. Невысокий, выполненный в готическом стиле, склеп стоял перед Ольгой, как великая китайская стена в двадцать первом, а то и в двадцать втором веке – без изьяна и не тронутый какими‑либо природными катаклизмами. Аркообразные, стрельчатые окна его были наглухо замурованы и переходили в не совсем ясные, но грозные образы мифических героев легенд и баллад.
Девушка стояла и смотрела на кладбищенские хоромы деда Василия, как завороженная. Строение само по себе было старо, как быль, и одновременно прекрасно, как самый настоящий архитектурный шедевр прошлого века, да что говорить, и нынешнего тоже.
Луна, идеально‑круглая, жёлтая, ровно кусок выделанного сыра, выкатилась из‑за густых серых облаков, заняв собой почётное место на вечернем сизом небосводе. Похолодало, воздух не то, чтобы стал сырым, но приобрел какую‑то промозглую прозрачность, присущую видимо всем кладбищам или казалось ей тогда так?
Ольга начала искать ключи в каменной развилке между лап грифона. Обычно мать её оставляла их всегда там и этот злополучный раз не стал исключением. Вставив в замочную скважину чуть тронутый ржавчиной ключ, ночная посетительница сделала два поворота налево – лёгкий щелчок, и дверь в мрачную опочивальню со скрипом открылась. Пахнуло плесенью и замшевелостью, но это вовсе не остановило Ольгу, скорее даже подстегнуло к решительному завершению намеченного плана.
Шагнув через металлический порог, она по инерции, повернула голову направо – взгляд её искал чёрную, наискось срезанную сверху плиту, с чёрно‑белым овалом, обрамлявшим фотографию Василия Ивановича. Ничего, только сплошной мрак и пустота, хотя нет, неправда, ещё и бьющая по ушам звенящяя тишина или ужас?
Страшно ли ей было тогда? Пожалуй нет! – ответила бы в то мгновение Ольга. Всё делалось на автопилоте, ради… да, смысла лгать самой себе нет, только ради денег.
Пошарив в карманах, она извлекла зажигалку и щёлкнула – от маленького, но яркого язычка пламени по стенам запрыгали блики теней. Шаг, другой, а вот перед глазами и действительно вырисовалась гладкая плита с чёрно‑белым изображением. Позолотой выбитые полные витиеватые инициалы: – Кондранин Василий Иванович, и дата, с идиально‑правильным официальным прочерком 1910–1988г.
Ольга усмехнулась – А интересно, доживу ли я до таких преклонных лет? Семьдесят восемь – это не шутка, если самой тебе ещё только двадцать шесть лет, да ещё как прожитых?!
Но размышления размышлениями, а ближе к делу. Плита, покрывавшая само место захоронения, двигаться не хотела, хотя Ольга прекрасно понимала, что это в её силах. Прикрыв в изнеможении веки, она прокрутила в одно мгновение все произошедшие за последние часы с ней события – последний рывок, и, угол одного мраморного квадрата сдвинулся в сторону. Ещё и ещё двигала девушка неподьёмную плиту и наконец небеса сжалились над ней – в отверствие теперь можно было просунуть пакет с кейсом. Дрожащей рукой Ольга опустила ношу в щель, послышался шелест полиэтилена и шлепок. Дело сделано! На удивление, на своё родное место мраморный квадрат вернулся с более минимальными усилиями, нежели до этого.
Девушка присела на корточки и закурила – Дедушка, любимый, дорогой мой человек, прости!
Полное безмолвие обитало в грустной обители, да тишина, вторившая ему в ответ. Ольга поднялась и вышла, не оглядываясь. Теперь, когда, как ей казалось, она сделала для него всё возможное, шаги её сделались более размеренные, спокойные. Теперь она шла домой с абсолютным чувством выполненного долга, готовая ко всему и всякому.
Дорога, идеально‑заасфальтированная, ровная, словно убегала в даль. Маленькие, аккуратные шаги её утопали в едином, слившимся во мраке, земном полотне. Ни шороха, ни дуновения ветерка, ни звука, ни единой живой души, но она шла, твёрдо зная свое направление. Сердце бешено колотилось, клокотало в груди, отбивая учащённый неровный пульс – быстрей, как можно быстрей, домой!
В туманом плывшей, обволакивающей тишине, послышался звук, напоминающий шелест гравия и керамзита под колёсами автомобиля. Ольга вздрогнула и резко обернулась. Что именно, она сначала не поняла, но оно двигалось на неё – неясное, размытое, бесформенное.
– Э‑э? – волей неволей девушка остановилась, и ни шагу больше, ни полшага не могли сделать её ноги.
Пятно, угольное, резкое, приближалось. В полумраке блеснули два горящих жёлтых уголька. Ольга подняла голову кверху – благо фонарный высокий столб, и не один, функционировал, и рассеивал вокруг себя слабый лимонный свет. Она стояла практически под ним, незащищённая, одинокая и не знающая абсолютно с чем столкнувшаяся, по позвончнику пробежал холодок…
Нечто, представшее её взору, скучилось, сгруппировалось, и словно подкинутая в воздух горсть молекул, рухнуло вниз и рассыпалось.
Ей осталось только в бессилии прикрыть веки: – О‑о! – как мучительна секунда, другая, это – вечность, не подвластная разуму и времени.
Слух уловил вновь шелест гравия, нервы напряглись и натянулись, ровно тетива от лука, струна, которая вот‑вот порвётся. Ольга вздрогнула, задрожали ресницы или это так дрожат веки, которые медленно приподнимаются?
Взгляд сосредоточился на месте необъяснимого. На неё двигался огромный чёрный пёс, лохматый, напоминающий то ли медведя, то ли ньюфаундленда, то ли гремучую смесь того и другого, но да, это была колоссальных размеров взьерошенная собака с жёлтыми, поблёскивающими в темноте, глазами.
Сказать просто, что Ольга остолбенела – значит не сказать ничего. Во рту моментально пересохло, ладони, особенно кончики пальцев, вспотели и стали ледянными. Она перестала даже моргать, и сощурившись, смотрела только на него. Пёс передвигался, как охотник, осторожно и целенаправлено. Он не спускал глаз с Ольги и двигался именно к ней. Широкие лапы едва касались земли, и даже с расстояния девушка увидела, что с приоткрытой пасти стекает слюна.
Ольга наконец‑то сглотнула застрявший в горле ком – Не может быть?!
А он шёл, и даже не шёл уже, а крался, прижав уши и пригнувшись туловищем к земле, расстояние между ними стремительно сокращалось. Ольга сделала неуверенный шаг назад. Ноги не слушались, сделались ватными, но выхода нет, помощи нет, альтернативы нет!
– Боже?! Откуда он взялся, что это, визуализация или горькая страшная реальность, а что будет, когда псина кинется на неё? Совершенно очевидно, что если она будет медлить, то стальные челюсти сомкнутся у неё на шее или в лучшем случае на руках или ногах. Ольга лихорадочно соображала, какую скорость придётся развить, дабы скрыться от чудовища? И скроется ли она? А кровь, горячая, густая, побежит у неё по шее, зальёт и джинсы, и футболку, и светлую толстовку. Это будет концом – потом пёс начнёт рвать её, топтать, а она будет молить бога только о том, чтобы страдания, дикая несусветная боль быстрей закончились.
– Нет! – девушка резко развернулась на сто восемьдесят градусов и побежала, ибо бегать маленькая хрупкая мадемуазель умела. Несколько наградных грамот и медалей в юниорских забегах делали ей честь, так что такое какая‑то стометровка по полю до шоссе? Тьфу!
Захватывало дух, нехватало воздуха, лёгкие сжались до самых минимальных размеров, ровно меха, в ушах свистел ветер. Приоритет на несколько драгоценных мгновений действительно был на стороне Ольги, но даже значительно опережая пса, она чувствовала его смрадное, пахнувшее смертью, дыхание на спине, и она попросту прибавляла шаг.
