Исповедь Призрака. Премия им. Ф. М. Достоевского. Игра в Иную Реальность

– Почти каждая душа имеет в себе нечто тёмное. Одного местного жителя мучило незавершенное дело, он сокрушался и плакал, приходя ко мне за утешением. Кого‑то тянет к совершённому постыдному поступку, чтобы переписать Прошлое, но оно жёстко фиксируется в Летописи Мира, его нельзя изменить. Когда‑то у меня работала помощница Марфа, её сын после смерти обещал загладить свои проступки, помогая тем, кто пока ещё на Земле.

– А что было с тобой после…?

– Я не сразу поняла, что меня больше нет. Продолжала «кушать» и «спать», «наряжаться» в платья и считать себя женщиной. Самая сильная привычка всех призраков – визуализировать принадлежность к земному полу. Теряя тело, перестаёшь быть женщиной или мужчиной, ты – душа. Хаотично и неосознанно я возвращалась в различные фрагменты Прошлого, переживая их заново «здесь и сейчас». Я видела и то, что причиняло мне боль, и людей, которым я помогла, – тёплый Свет их памяти согревает душу. Иногда я думаю, что мы, как земные личности, существуем до тех пор, пока нас помнят на Земле. Память обо мне хранят стены этой Башни, и в Урануполи ещё живы те, кто знал меня лично.

– А Димитра знала?

– И она, и её мама, и её бабушка. Видишь пристройку? Там находился медицинский пункт и хранились лекарства. Однажды Димитра, будучи ещё маленькой девочкой, упала, расшибла коленку и прибежала ко мне. Я промыла рану, забинтовала ножку, рассказывая сказку про овечку, и угостила сладостями.

– А ты видела Лестницу?

– Конечно, Алиса, – Джойс улыбнулась. – Она – в душе. Ты и при жизни движешься по ней вверх или вниз. А посмертное состояние – это метания души по её Прошлому, плач и скорбь о том, что она сделала не так, радость от Добра и Света, привнесённых ею в мир, и в итоге – её самоопределение по результатам притяжения к тому или иному. У каждого – своя Лестница в Небо. На Афоне усопший монах воскрес на собственных похоронах, чтобы рассказать братьям, как черти чуть не унесли его в Ад за пристрастие к винопитию, но добрые дела заступились за него и перевесили чашу. Кто‑то присутствует на Суде над собой, кто‑то – нет, возможно, не осознаёт происходящего.

– А когда память об усопшем исчезнет, тогда…?

– На Земле исчезнет, не в Небе. Душа постепенно успокоится, освободившись от воспоминаний. И чужих, и своих собственных, и…

В комнату зашёл турист с дочкой лет пяти. Я испугалась, что они увидят меня сидящей на экспонатном стуле и беседующей с призраком, поэтому резко встала и сделала шаг к окну, но боковым зрением заметила, как девочка подошла к Джойс и с удивлением рассматривала её, а затем – меня.

– Дети иногда видят нас, – улыбнулась Джойс. – Я очень любила детей! Мы организовали в Урануполи начальную школу, а позже я раздобыла стадо овец и учила женщин ткать шерстяные ковры. Наши работы получали множество наград, но все шедевры распроданы. Остался только этот ковёр на стене.

Дочка туриста мгновенно переместила взгляд на ковёр, но отец взял её за руку и увёл в следующую комнату, а я подошла к книжной полке и заметила нишу с наградами.

– Мои, да, но всё земное – условно, важна безусловная любовь сердца. При жизни я чувствовала поддержку Неба. Иногда руки уже опускались, но обстоятельства менялись, и всё получалось даже лучше задуманного. Я видела много страданий и полюбила людей за мужество, с которым они переносили беды. Каждая душа приходит в мир служить другим, но не каждая вспоминает об этом на Земле.

– Я тоже… пишу, – робко призналась я.

– Приходи ночью, почитаем друг другу наши стихи? В Башне у моря, у распахнутых Небесных Врат, где по ночам слышен шёпот голосов Иного Мира, славно пишется! Знаешь, многие писатели жалеют, что не успели написать нечто важное. Земные дела затягивают в болото суеты, и зачастую самое главное откладывается на потом. Многие призраки пытаются нашептать коллегам по перу недосказанные строчки.

– Джойс, а ты не видела здесь… Монаха?

– Сюда часто приходят монахи. На верхнем этаже находится часовня. Для туристов она закрыта, но монахи‑призраки в неё заглядывают. Я не хочу им мешать. У меня целых две комнаты и балкон, где по вечерам я наблюдаю, как моя деревня погружается в сон, а по утрам встречаю Солнце. Монахи приходят ночью по подземному коридору, который соединяет Башню с монастырём Зигу, там находится пограничный пост. Видимо, их не пускают на Афон, а Зигу разрушен, ближайший вариант – моя часовня.

– В Башне есть подземелье?!

– Целый лабиринт! Я спускалась однажды, но побоялась заблудиться. Возможно, он соединяет Башню со всеми монастырями. Хочешь его исследовать?

 

***

Где‑то в Тумане

 

Лунная Соната… Она начинает тихонько звучать во мне. Откуда‑то издалека, где всё – в Тумане, но сквозь него я вижу…

…чёрную мебель. И мне становится плохо физически – так я чувствую Плохое, связанное со смертью, адские порталы в Низший Астрал.

– Садись, – произносит мужской властный голос, но я отрицательно мотаю головой. – Я сказал: САДИСЬ!

И мне хочется бежать прочь, в Лунную Сонату, которая звучит всё громче, но меня возвращает женский голос: «Не бросай его! Помоги ему!» Кто это кричит? Не знаю. Не помню. Я шагаю в Туман, где звучит Лунная Соната, но из Тумана выплывает…

…чёрная навороченная машина.

– Ты же воспринимаешь меня как своего мужчину? – произносит мужской властный голос и злорадно усмехается.

Я резко поворачиваю вправо и делаю шаг в Туман, но попадаю…

…на сцену, залитую светом, где мне, ослеплённой прожекторами, что‑то вручают, но я не помню, что именно. И я снова слышу голос того, чьё лицо скрывает от меня Туман:

– Я поеду с тобой в Венецию, ну и Женю возьмём за компанию…

Кто такой Женя? В какую Венецию? – я ничего не понимаю, но мне больно. Я резко поворачиваю налево и шагаю в Туман, навстречу Лунной Сонате, которая зовёт меня к себе, но из Тумана появляется… моя мать. Вся в чёрном. Она не хочет, чтобы… что? Чтобы я ехала в Венецию?.. А голос, тот властный мужской голос, кричит на меня:

– Почему Женя подарил тебе розу??? И что у тебя с Витей?!!

Кто такие – эти Женя и Витя? Туман ползёт по моему Сознанию, и я начинаю бежать прочь, к Луне, теперь она – всё ближе и ближе, но женский голос останавливает меня: «Не бросай его! Помоги ему!»

Я на мгновенье замираю, чтобы вспомнить, кто это. Но тщетно: Лунная Соната сливает их голоса в одно, а Туман рисует деревья в парке, он манит меня туда, где… Но я резко разворачиваюсь, делаю шаг в противоположную сторону и проваливаюсь…

…в белую комнату, где звучит всё тот же мужской голос: