Из жизни энтомологов, или Теория «неидеальной монетки»

Её чувства к Максу не были ни любовью, ни страстью. Скорее восхищением его интеллектом и целеустремлённостью, необычностью его взглядов на мир и стойкостью жизненных ориентиров. Ей льстило его влюблённость, но, к сожалению, не более того.

Через несколько месяцев романтическое увлечение Леи прошло, чувство необычности ухаживания притупилось, ей всё слегка наскучило и стало тяготить. Волшебство нетривиальных отношений с мужчиной испарилось. Девушке, словно воздуха, стало не хватать её прежней свободной жизни. Её непредсказуемости, разнообразия и ощущение праздника. Она устала всё время стараться соответствовать идеалу. Леа была молода, свободна и, к сожалению для Макса, не любила его.

Когда Макс под предлогом очередного сюрприза позвал Лею на встречу в кафе на набережной в Ашдоде, она решила, что это хорошая возможность с ним поговорить, постараться всё объяснить и предложить расстаться, оставшись друзьями, пока всё не зашло слишком далеко. Она не видела и не представляла своего будущего с Максом и не хотела обижать и оскорблять его, подавая надежду.

В кафе они сели у окна, весело болтали ни о чём, позвали миловидную темнокожую официантку и заказали кофе с мороженым для Леи и чай с пирожными для Макса. Девушка хотела сначала подготовить парня к разговору и разрядить обстановку.

А потом зашёл этот странный арабский парень в длинной не по погоде куртке…

 

* * *

 

Леа Козловски имела два решающих фактора, серьёзно мешающих ей в жизни и не дающих чувствовать себя абсолютно комфортно в компании сверстников: происхождение и внешность. И, если происхождение из очень богатой и влиятельной семьи потомственных израильских ювелиров, владеющих двумя десятками известных ювелирных магазинов не только в стране, но и в Европе и Америке, можно было скрыть, то с внешностью дела обстояли значительно сложнее. Она была высокой красивой блондинкой с рыжим отливом в волосах, выразительными зелёными глазами, впечатляющей фигурой, ногами модели и высокой грудью. К тому‑же девушка была умна, начитана и несколько старомодно воспитана, что тоже придавало ей определённый шарм.

Леа училась на втором курсе архитектурного факультета в Тель‑Авивском университете и всего месяц назад переехала из семейной виллы, расположенной в престижном квартале Ришон ле‑Цион, в студенческий городок, сняв там небольшую, но очень уютную квартиру с одной спальней.

У неё не было проблем с родителями, даже наоборот, они очень дружили, особенно близка Леа была с отцом. Просто, девушке хотелось иметь возможность начать самостоятельно жить, самой принимать решения и самой нести за них ответственность. И ещё, поменьше беспокоить родителей, когда она задерживалась на студенческих вечеринках или оставалась ночевать у подруги. А, возможно, и у друга.

Семья Леи жила уже в четвёртом поколении в стране, почти с самого момента образования государства Израиль, но корни её родителей, вернее отца, уходили в польское еврейство. Ещё в прошлом веке, до второй мировой войны и немецкой оккупации их семья жила в Кракове. Прадед Леи – Исаак Пуриман – имел собственное архитектурное бюро, среди клиентов которого были многие известные и обеспеченные люди города. Семья прабабушки по фамилии Френдлих уже тогда владела несколькими ювелирными магазинами в городе и ещё одним в Варшаве. Они были известны, богаты, занимались меценатством и благотворительностью. Молодые Сарра – прабабушка Леи – и Матек поженились перед самой войной в марте тридцать девятого. И именно тогда к Сарре перешла по наследству фамильная драгоценность. Вернее, даже не драгоценность, а скорее реликвия, передающаяся по наследству старшему ребёнку в день свадьбы. Сарре исполнилось восемнадцать, когда он вышла замуж, и потому родители вручили ей шкатулку с кольцом прямо перед началом церемонии Хупы. Это было золотое кольцо с камнем, но не обычное, а с бриллиантом в 279 карат! По преданию, его приобрёл один из основателей династии в далёком 1812 году, купив драгоценность за бесценок у генерала отступающей наполеоновской армии, покинувшей разграбленную Москву. Генерал крупно проигрался в Кракове в карты, ему срочно нужны были наличные деньги, и он продал кольцо местному ювелиру – прадеду Сарры по материнской линии – практически за бесценок. По слухам, кольцо принадлежало одной из первых особ русского царствующего двора и имело название «Святая Мария». Оно каким‑то образом попало к французскому генералу и было вывезено им из горящей Москвы во время отступления. В итоге кольцо оказалось во владении семьи Френдлих, а в последствии Козловски. С тех пор драгоценность хранилась в частном банке в специальной ячейке, доступ к которому имел исключительно владелец кольца. Банковский код доступа менялся каждый раз, когда менялся наследник, владеющий фамильной реликвией.

Леа не пошла по стопам отца и решила посвятить себя исторической архитектуре. Стройность линий и красота каменных строений привлекали её гораздо больше, чем блеск ювелирных изделий. Она планировала продолжить учёбу где‑нибудь в Европе с её старинной архитектурой, изящностью построек и средневековым антуражем. Девушке хотелось простора действий, полёта и размаха фантазии, свободного дыхания полной грудью и неограниченных возможностей действий.

 

26 сентября 1939, Краков

 

Уже через две недели после начала немецкой оккупации Польши в 1939 году по специальным спискам евреев, приготовленных заранее работниками городской управы, всю семью Козловски ночью арестовали и направили сначала в сортировочный лагерь в пригороде Кракова. Через две недели всех из лагеря поездами переправили в Варшавское гетто. Всех, кроме Сарры. Она была беременна на восемнадцатой неделе и её заранее решили на всякий случай укрыть от возможных неприятностей и положить на сохранение в католическую больницу, куда фашисты в эти первые дни войны заходить ещё не решались. Чувствовала она себя хорошо, но предусмотрительные родители, посоветовавшись на семейном собрании, настояли и спрятали девушку от греха подальше. Тем удивительнее было внезапное появление отца в палате на третий день пребывания в больнице. Однако, он пришёл не один, а в сопровождении немецкого офицера – импозантного и даже привлекательного мужчины около сорока лет с вежливой улыбкой на лице, аристократичными манерами и сносно говорящего по‑польски.

– Сарра, доченька, собирайся, у нас очень мало времени, – таким взволнованным, испуганным и несдержанным девушка видела отца чуть ли не впервые. Пан Козловски был скорее человек спокойный и рассудительный. Суетиться и бояться было не в его духе.

– Что случилось, папочка? Тебя выпустили? А где мама, Мила и Матек? С ними всё в порядке?

– Потом, девочка моя, потом. Ты главное не волнуйся, я скоро тебе всё объясню. А сейчас тебе нужно побыстрее собраться. По дороге поговорим. У нас очень мало времени. Возьми только самое необходимое.

В машине офицер сел рядом с водителем, а девушка с отцом расположились на заднем сидении, прижавшись друг к другу.