Измена. После нее
– Я за Мишей и к Кристине заеду ненадолго. Завтрак разогреешь? Я пекла вчера еще запеканку творожную.
– Ой, а можно с тобой?
«Нет, солнышко, даже тебе со мной нельзя».
– Милая, я опаздываю.
– Ну ладно, я все равно хотела накраситься сначала, принарядиться. Папу попрошу.
– Встречаешься с Денисом?
– Ну не именно с ним. С подругами, но есть такой шанс, что и он там будет.
– Знаешь, я бы на твоем месте с ним поговорила и сказала напрямую все.
– Ну мам, я не такая отважная, как ты.
– Думаешь я такая?
– Не сомневаюсь.
– Буду позже, – целую ее и буквально сбегаю в гараж, а оттуда не мешкая устремляюсь из дома.
Выезжаю на центральную улицу, встаю на светофоре и звоню подруге.
– Привееет, дорогая. Я уж думала, что…
– Кристин, я могу к тебе приехать? – срываюсь на слезы в секунду.
– Кира… боже, немедленно ко мне. Что случилось? Ты что… Ты плачешь?
– Мне так надо с тобой поговорить, – еле выговариваю свои слова. – Так надо сказать…
Слышу, что она и сама всхлипывает.
– Только будь осторожна на дороге. Сегодня гололед… Может Степу за тобой отправить?
– Нет, я буду скоро уже. Что лапуле купить?
– Просто будь тут, не заезжай никуда.
– Хорошо, я… буду… скоро буду.
Все‑таки заезжаю в магазин и покупаю мармелад для моей крестницы Алены и сырный пирог для всех. Наша традиция, которой уже много лет. Паркуюсь во дворе дома подруги и взяв покупки быстро выхожу. Меня так трясет, что я боюсь выронить пакеты. Но меня встречает Кристина сразу на пороге и обнимает.
– Как же ты меня напугала.
А я больше ни слова сказать не могу. Ощущение, что меня ломает по миллиметру. И это даже не больно. Я не чувствую ничего, кроме пустоты. Меня выскребли начисто и там ничего не осталось.
– Давай заходи, поговорим на кухне.
Киваю и ступаю вперед, сняв одежду.
– Тетя Кира, – бросается на мою шею Алена. – Привет.
– Здравствуй, зайка. Я тебе твоего любимого мармелада купила. Сейчас мама отдаст. Как ты, солнышко? – улыбаюсь, поглаживая ее по голове, все так же в обнимку.
– Все хорошо. Готовлюсь к контрольной по математике.
– Я уже говорила, как горжусь тобой?
– Сегодня впервые.
– Ален, бери свои сладости и ступай, нам с тетей Кирой нужно поговорить немного.
– Ой, я поняла. Не уезжай сразу, теть. Я тебе покажу платье, какое мама с папой купили.
– Конечно, – еще раз крепко стискиваю ее и смотрю вслед убегающей хрупкой фигурки.
Алена занимается балетом, поэтому похожа на маленькую тростинку. Но ей нравится, хотя жизнь посвящать только этому занятию она не хочет.
Благо в коридоре было темно, и она не заметила моего состояния. Не хочу пугать ее.
– А Степа где?
– Поехал к отцу в мастерскую. Что‑то с машиной. Я не поняла. Садись.
Падаю на стул и смотрю в обеспокоенные глаза подруги.
– Кир, мне вопросы задавать может, или ты сама начнешь? Только скажи.
– Пытаюсь собраться, но не получается. Хочу рассказать по порядку, но внутри так печет, что язык повернуть не могу. Эти слова такие мерзкие, такие отвратительные, что говорить их в отношении себя я… Я не могу Кристин. Как мне в это поверить сначала?
– Так, давай‑ка я тебе успокоительного дам. Тебя трясет так, что посуда звенит на столе.
– Нет, кофе сделай, пожалуйста. Я еще даже не ела с утра.
– Я тоже, так что соберись с силами и все расскажешь. Так тоже знаешь, нельзя. Еще сердцем плохо станет.
– Ему уже ничего не поможет, этому дурацкому сердцу, – все, что отвечаю и сижу молча, пока подруга снова не садится напротив.
Отпиваю горячий напиток и все‑таки проговариваю вслух горькую и мерзкую правду.
– Тим изменяет мне.
Будто гром, раскатом пронеслись слова по пространству кухни.
А мы с ней застыли, потому что это последнее, что можно было услышать о моем «верном» мужем. Никто бы никогда не поверил в это.
Она молчала, держа в руках кружку, как и я.
– А ты…
– Сама видела, Кристин. Сама… – глаза снова заслезились, потому что они помнили тот кошмар. – Тот же ресторан, тот же отель и даже номер… Он исковеркал наш мир так, что не восстановить. Он… он там с ней… А я стояла и смотрела… как они… они…
Поток речи был хаотичным и бессмысленным для кого‑то, но только я знала, о чем говорю, все эти куски складывались в осколки моей любви. Это конец! Сейчас я это чувствую очень четко, как тогда видела все четко и без помарок.
Кристина встала со своего места и села рядом, чтобы обнять и плакать вместе со мной. Долго и болезненно проливать слезы об утерянном равновесии.
– Мне так жаль, Кира. Мне так жаль.
– И мне…
Вот только жалостью не поможешь этой беде. Впрочем, уже ничем. Остается только понять, как избежать максимальных потерь.
– И что думаешь делать?
– Я не знаю. Я просто не знаю.
– Может тебе с мамой поговорить?
– Ну нет. Она, итак, была изначально против нашего союза, хоть и смирилась потом, и полюбила Тимура по‑своему. А тут прийти и сказать ей все это? Чтобы она потом причитала о том, что была права? Нет. Не хочу, чтобы он это слышал в свой адрес.
– Ты даже сейчас его защищаешь.
