Как слышно

Говорю:

– Я не пишу художку. И к тому же отвратительный педагог.

– Но ты пишешь про книги. Часто шутишь, как школьник. Думаю, у тебя получится.

– Может, по‑твоему, и ресторанные критики – повара, каких поискать?

Подкол про школьника я тактично не комментирую.

– Чувак, я помню, ты когда‑то сочинял прозу. – Обычно вкрадчивый, низкий голос Андрея звучит торопливо. – Почему бы снова не попробовать? Твоя профессия все равно довольно бесперспективна.

Я соглашаюсь. Вернуться к творчеству – хоть какая‑то перемена. Перемены мне нужны.

Андрей говорит, что ждет роман через девять месяцев. Он, конечно, не учитывает, что у меня две работы. Я же вдобавок батрачу контент‑менеджером на удаленке. В одной фирме, которая торгует сантехникой. Пишу им релизы, статьи на сайт, веду соцсети. Торговцы унитазами берегут меня от нищеты.

На календаре воскресенье – единственный день, когда можно ничего не делать. Куковать в своей однушке на Речном вокзале, гулять по району и планировать следующую неделю. Я мою линолеум, протираю с рабочего стола перхотоподобную пыль. Потом пытаюсь очистить духовку, всю в желтоватых наростах от запекания курицы, хотя заранее знаю, что без корейского жироудалителя, на который тупо жалко денег, это не удастся. Наконец я включаю ноут, перевожу смартфон в авиарежим, беру ежедневник и пишу. Разумеется, не роман, а свой график – как его нужно поменять, чтобы успеть с книгой за девять месяцев. С начала пандемии работа везде удаленная. В конторе что‑то требуют присылать каждый будний день. Литературные сайты просят по три заметки в неделю. Раз в месяц – рецензия для журнала. Получается, что заниматься романом я могу либо в ущерб сну, либо по выходным.

«Ладно, – думаю, – по крайней мере, есть выходные. Хоть что‑то интересное поделаешь».

В следующую субботу стоит дикая жара и писать не хочется совсем. Тем более еще до предложения от Андрея я планировал съездить на родную окраину навестить родителей. Почему‑то кажется, что это полезно для творчества. Дескать, пообщаешься с братом, которому как раз четырнадцать.

Брат занят школьным проектом, и батя сразу усаживает меня ужинать. На знакомой с детства кухне: поролон дремлет в оконных щелях, угловые шкафчики грозят набить шишку. Тесный уют. Уже сытый, батя накладывает мне картошки с котлетами, а себе наливает самодельный бурый квас. Весь обросший жесткой бородой, похожий на худощавого лесоруба, батя садится напротив с полной кружкой бурды и смотрит на меня так, будто мы должны обсудить, почему не успели за день спилить в чертовой тайге все деревья. Но спрашивает:

– Чихуахуа – прекрасная собачка, как думаешь?

– Это та лупоглазая и мелкая, которая все время дрожит и писается?

– Да, – невозмутимо кивает батя. – По‑моему, очень крутая. Ты был бы рад такой собачке?

– Хочешь на днюху мне подарить? – настораживаюсь я.

– Не, ты бы с ней не справился. Я мать и Витю уговариваю завести.

– Понятно. Думаю, чихуахуа просто чудесные. Надо, само собой, заводить.

Мать, оказалось, уехала в Самару выступать с лекцией. Не предупредила. Она – топовый биолог, часто бывает в командировках, а вот батя работает в нотариальной конторе, так что его график куда размеренней.

Пока батя расписывает повадки чихуахуа, брат выходит со мной поздороваться и тут же сваливает назад к себе. Он одет в серое худи. Мы с батей в тоненьких футболках, которые и то тянет снять. К вечеру за окном градусов двадцать восемь.

– У Виктора в комнате кондей? – спрашиваю я.

– Нет, мы же больше по вентиляторам, – отвечает батя.

– Он болеет?

– Витя? С чего ты взял?

– Он в толстовке. А сейчас так печет, что у меня есть мысль потратиться на кондей. Ну, или на вентилятор.

Батя хмурится. Я на секунду верю, что намек помочь мне с деньгами услышан. Но батя не мать, тонкие материи не чует. Он просто вздыхает и произносит вполголоса:

– Витя стесняется, якобы он толстый. Ты только не выдавай ему, что я тебе сказал.

– Толстый?

Брат действительно выглядит жирнее, чем я в его возрасте. Пухлые щеки на чуть смуглом лице – в маму, мясистые ляхи – непонятно в кого.

– Да, толстый, – почти шепчет батя. – И Витя злится, если касаешься этой темы.

– Ему надо объяснить, что все в порядке. Поговорить с ним.

Батя фыркает:

– Думаешь, если убеждать: «Не стесняйся, ты не толстый», то он перестанет стесняться? Не смеши.

– Нет, я имею в виду, объяснить, что стесняться – нормально.

– Что значит объяснить? Конечно, мы с ним обсуждали. Но это без толку. Ты меня вот слушал в четырнадцать? Нет. Я тоже отца не слушал. Я, кстати, тоже стеснялся, но стеснялся, что я тощий.

– То есть, по‑твоему, советов папа давать не должен?

– Должен, но в конкретных вещах. Как, например, бить грушу, чтобы не сломать пальчики. Или готовить омлет. Или – чем питаться, если хочешь сбросить вес. А глобально советовать на хрен надо. Только грузить.

Я чувствую, что батя не совсем прав, но контраргументы в голову не лезут.

После ужина заглядываю к брату. Тот валяется с айпадом на кровати. В комнате несет чем‑то химозно‑перченым – видимо, опять заныкал чипсы в бельевом шкафу. Родители разрешают их ему только по воскресеньям.

– Привет еще раз, – начинаю я настолько беззаботно, насколько могу, но получается все равно наигранно. – Как жизнь?

– Нормально, – отвечает брат, не отрываясь от айпада.

На стенах висят глянцевые аниме‑постеры, календарь с хоккеистами. Крошки под столом – точно чипсы. Мои старые плакаты с рокерами давно пылятся на балконе. Я не стал их забирать, когда съезжал десять лет назад в общагу.

– Часто вижу его в мемах, но не знаю, кто он, – тычу я в кудрявого блондина на одном из постеров.

– Это Джоджо. – Брат откладывает планшет. – Есть целая вселенная про его семью. Несколько поколений.

– У них там ведь у каждого своя суперспособность? Я просто не помню.

– Не‑а. Там стенды. Такие боевые воплощения.

– А ты бы какую хотел себе суперспособность? Я вот в детстве мечтал читать мысли.

Брат потянулся.

– Наверное, я тоже, – выдает он, зевая.

Ясно, болтать не в настроении. Мы оба молчим. Я разглядываю книжки на полке. В основном неизвестную мне мангу.

– Слушай, а сколько тебе платят в месяц? – вдруг спрашивает брат.

– У меня… – опешил я на секунду, – несколько работ.

– А всего в месяц сколько? Или, например, за статью сколько?