Как слышно

В тот момент я меньше всего на свете хочу писать янг‑эдалт. Тут лучше, рассуждаю я уже дома за вечерним чаем, реально сочинять про суперспособности. То есть про боевые воплощения. И почему нет книг в жанре, допустим, олд‑эдалт? Есть романы взросления, но нет романов старения – о людях, которые переживают надвигающуюся немощь. Смириться со своей конечностью по серьезке, когда чувствуешь, как с каждым днем постепенно превращаешься в развалину, – вот что сложно. А взросление? Если хватило ума не спиться и не сторчаться, если нашел работу по душе и приятных друзей, прикидываю я, злясь, по сути, на себя за творческое уныние, ты, считай, выполнил миссию.

 

Симптомы неопределенной этиологии

 

У Глеба приятные друзья были. Родители его особо ни в чем не ограничивали. Глеб нравился девушкам, хоть и сомневался в этом. А еще он не курил, не вейпил и за редкими исключениями не бухал. Летом гребля, зимой лыжи, по утрам частенько пробежки. Когда‑то Глеб мечтал стать военным, как отец, но отец же его и убедил, что лучше пойти в дипломаты. Поступить в МГИМО ему хотелось, Глеб старался подготовиться, его хвалили и репетиторы по языкам, и преподы на подготовительных курсах. Отмечали, что он, конечно, не гений, зато трудолюбия побольше, чем у иных гениев: всегда выполняет все четко к срокам. Короче, правильный тип, аж противно. И вовсе не стоил бы он внимания, если бы в начале четвертой четверти своего десятого класса не пришел к врачу. К третьему врачу за неделю. Подобно многим относительно здоровым людям, Глеб опасался, что у него рак.

Кушетка в кабинете оказалась жутко неудобной, твердой. Стены матово‑белые, стерильные. Платная клиника. В углу за столом сидел дядька с физиономией как у мопса. Сидел и долго печатал что‑то на компе, прежде чем заговорить.

– Анализы в порядке, Глеб Андреевич. Разве что шейный отдел позвоночника с мизерными изменениями, но это сейчас сплошь и рядом. По заключению ЛОРа, сами видите, идеально.

Глеб рассматривал свои ботинки в бахилах, прячущих налипшую на подошвы уличную грязь. Накануне шел снег с дождем – эдакий прощальный плевок зимы, отчасти карантинной, домашней, нудной.

– Пока не вижу смысла прописывать серьезные лекарства, – продолжил доктор. – У вас же нет выраженных болей? Занимайтесь спортом, лучше на свежем воздухе. Лыжи, допустим, бег. Бросайте курить, если курите.

Секунду Глеб вспоминал отчество доктора.

– Михаил Александрович, я соблюдаю все, о чем вы говорите. Поливитамины вообще пью. Откуда чувствительность?

– Судя по всему, гиперакузия идиопатическая.

– В смысле? Я норм соображаю.

– Идиотизм тут ни при чем, – усмехнулся доктор. – Это симптомы неопределенной этиологии.

– То есть вы ничего не знаете? – не вытерпел Глеб.

– Я не могу назвать гарантированную причину. Вы сдайте на всякий случай генетический тест, который вам рекомендовал отоларинголог. Шанс маленький, но есть вероятность, что тест что‑то прояснит. И скажите, у вас бывают перепады настроения?

– Нет. Просыпаюсь как надо. Засыпаю тоже. Школьный психолог допрашивал меня две недели назад и вынес вердикт, что я ок. Так что не надо валить все на мои беды с башкой.

Доктор нахмурился, отчего стал еще сильнее похож на мопса.

– Глеб Андреевич, вы жаловались на звуки школьному психологу?

– Тогда я надеялся, что они сами пройдут.

– И что же, оставили надежду, всяк сюда входящий?

Глебу стало стыдно. Правда, не за себя, а за врачебное остроумие. Доктор мог бы и понять его раздражение, все‑таки профи. «Частная клиника, называется». Глеб сдержанно поблагодарил врача, сказал, что сдаст генетический тест, и вышел в прохладный коридор. После Глеба следующей на прием была конопатая девочка в инвалидном кресле. Она управляла креслом сама, каталась взад‑вперед по белому полу с таким же будничным спокойствием, с каким ездили по улицам курьеры на самокатах. Провожавшие девочку пожилые родственники – то ли родители, то ли бабушка с дедом – перекрестились, когда закрыли за ней дверь с табличкой «Кабинет невролога». Глеб подумал, что, вероятно, его жалобы кажутся глупыми капризами.

«И все‑таки мои проблемы – тоже проблемы».

Двор клиники встретил светлой свежестью. Не осталось уже никакой слякоти, молчаливые люди в ярких комбинезонах незаметно навели чистоту. Поодаль эвакуировали чей‑то неправильно припаркованный дряхлый «мерседес», и машина периодически орала сигнализацией. От сигнализации мигом прожгло. Глеб поморщился. Ему казалось, что в затылке, между ушами, завязывается узлом колючая проволока. Тут не было четкой системы, не было толком боли, а было, как описывал сам себе Глеб, краткое слуховое удушье. Чаще напрягали резкие звуки в тишине, но и они могли по‑разному слышаться в разных ситуациях. Разве что утренние часы почти всегда проходили спокойно. Днем же начиналось по мелочи, и порой Глебу хотелось лечь на землю и закрыться руками, как при угрозе взрыва учили делать на ОБЖ.

Мама успела прислать три сообщения и две эсэмэски. «Ну и что там?», «Как ты?», «Ау! что доктор сказал».

 

Глеб 12:22

ничего. Все анализы в норме. Мрт тоже. Осталось на генетику. но там вероятность говорят маленькая чего‑то найти. Так что думаю я псих

 

 

Мама 12:23

Да ладно паясничать. что прописали? диагноз?

 

 

Глеб 12:24

поставили какую‑то гиперакузию. Прописали аминокислоты и витамины

 

 

Мама 12:24

Мда. слушай, судя по ерундовым лекарствам, все с тобой в порядке похоже

 

Глеб 12:24