Карсикко

Возможно, такой эффект замедленного времени оказывала не только новизна обстановки, но и вода, которой здесь было в избытке. То тут, то там по пути нам встречались многочисленные озера, спокойные, гладкие, окруженные лесом и, казалось, первозданные. И эта спокойная гладь воды и вводила заезжего путника в подобный временной транс.

И мне это нравилось.

Мне казалось, что подобные ощущения испытывает и Тим, когда смотрит сосредоточенным взглядом в окно автомобиля.

Сидя в машине, мы практически не разговаривали. Я слушал радио, он читал книжку, которую взял с собой или играл в телефон там, где смог поймать интернет. По дороге таких мест было не так‑то и много. Потом он понял, что интернет появляется, когда мы подъезжаем к очередному населенному пункту.

Меж тем дорога вдоль водохранилища закончилась и углубилась в лес.

Она стала плавной, чистой и ухоженной. Я понял, что мы въехали в Карелию и подумал, что каждое рукотворное деяние, отражает нравы тех людей, которые его создали. Возможно, думал я, люди севера не настолько расточительны, чтобы экономить на дорогах. Мы, люди средней полосы, привыкли, что на каждом шагу нас подстерегает деревня, город, заправка, либо очередная дорожная забегаловка. Здесь же ты остаешься один на один с дорогой, и не дай бог тебе остаться один на один с ней холодной зимой, когда ее занесло снегом или тебя занесло на обочину.

Я объяснил себе это таким образом. Так или иначе, мое настроение улучшилось. Мы ехали вдоль высоких сосен, которые стояли плотными рядами с каждой стороны на протяжении долгих километров, будто сопровождая нас, приветствуя. Мне нравилось это ощущение лесного коридора, когда не было видно горизонта, потому что наш путь плавно петлял, поворачивал и то и дело поднимался вверх и вниз. Впереди были лишь облака, которые сменялись деревьями, и широкая гладкая дорога. Иногда попутных и встречных машин было так мало, что я начинал представлять эту дорогу на север, как наш личный путь.

И этот путь, сквозь природу, сквозь лес и небо помог мне на время, пусть и недолгое, отпустить мысли, которые грузом лежали на мне все это время.

Я обернулся на Тима. Он задремал.

Включив негромко музыку, я отдался дороге.

Через пару часов плавного движения, мы подъехали к повороту на Онежское озеро, к стоянке, на которую нас вел навигатор.

– Где мы, пап? – проснулся Тим и спросил, когда увидел, что широкая трасса, сменилась узкой дорожкой.

– Повернули на озеро, – ответил я, – еще двадцать километров по этой дорожке и будем у маленького моря.

Мы все так же ехали через лес, только здесь он был ближе к нам, нависал.

По пути не было населенных пунктов, только одинокие указатели на развилках, которые направляли путников еще дальше вглубь леса, к старым селам и деревням. Неужели в них до сих пор кто‑то живет?

Мы ехали по глухой лесной дороге еще некоторое время, пока справа не стала появляться узкая река, на другой стороне которой показались одинокие дома и ветхие серые сараюшки. Дорога шла вдоль реки, снова уходила в лес и возвращалась к реке.

Время здесь точно остановилось, казалось мне. Особенно сегодня, когда солнце скрылось за серыми, размазанными по небу тонким слоем тучами, эта местность казалась заброшенной и неживой. Мне стало немного не по себе.

По пути не встретилось ни одной машины или человека. Мы ехали прямиком в безжизненные места. Даже когда появились первые небольшие деревни, на их улицах не было видно людей, только дома, серые сараи и автомобили. С одной стороны, я не хотел, чтобы люди таращились на наш автомобиль с чужими номерами, как на незнакомцев, да и вообще знали о нашем прибытии в их затерянный мирок, с другой стороны отсутствие людей делало эти места жутковатыми.

Населенный пункт закончился, вновь сменившись лесом с одной стороны и петляющей речушкой с другой, изгибы которой пыталась повторить дорога. Я посмотрел на навигатор: нам оставалось еще несколько километров до поселка, который располагался на берегу Онежского озера. Надеюсь, там будет так же безлюдно, думалось мне.

Не знаю почему, но последнее время мне все меньше и меньше хотелось видеть людей. Может быть, это и было последним аргументом в пользу переезда на север, в Карелию, где плотность населения гораздо меньше. Подсознательным аргументом. Душа требовала покоя, мысли простора, а взор таких вот безлюдных мест, пусть и затронутых человеком, но освобождающихся от его былого прикосновения.

Как раз на этих мыслях по берегам реки стали появляться лодочные сарайчики с небольшими причалами. Серые. Ветхие. Почти все из них на треть уходили прогнившими досками в воду и навряд ли уже использовались по назначению. Мелкие волны били по догнивающим доскам, давая понять, что время не щадит ничто в этом мире.

Мы въехали в поселок с названием Шальский.

Он был таким же пустым и безлюдным. Редкий человек проходил где‑то вдали по своим делам. Даже у сельских магазинов, которые выделялись яркими вывесками на фоне серого пейзажа от большого обилия деревянных некрашеных сараев и заброшенных домов, не было людей. Хотя, думалось мне, это единственные места притяжения в этих местах.

Мы медленно проехались по улочкам поселка в направлении, куда нас вел навигатор, и так и не встретили ни одного человека. Асфальтированная, но разбитая дорога закончилась, за спиной остались два двухэтажных деревянных дома с пластиковыми окнами и некоторыми ухоженными клумбами, что говорило о том, что там все‑таки кто‑то живет и ухаживает за хозяйством.

Началась песчаная дорога и высокий сосновый лес, за которым, судя по навигатору, было озеро.

Тимофей все так же сидел на заднем сидении и с интересом смотрел в окно.

Настороженное и подавленное настроение, которое вдруг завладело мной от вида безжизненного поселка, сменилось неожиданной легкость, когда впереди сквозь редкие деревья леса проглянулась бескрайняя гладь озера и послышался далекий шум волн.

– Кажется, мы почти приехали, – сказал я Тиму, и он стал смотреть вперед, стараясь разглядеть водоем.

Деревья медленно расступались, обнажая вид на воду и небо. Мы выехали на песчаную дорогу, которая шла прямо вперед к импровизированному пирсу и уходила влево в лес. Я повернул налево, желая, как можно дальше отъехать от поселка. Маневрируя между деревьев, мы медленно пробирались вдоль берега. Людей здесь не было, наверное, потому, что последние часы на небе собирались тучи и накрапывал мелкий дождь. Но о присутствии людей говорили то тут, то там расставленные заграждения для костра, сделанные из воткнутых палок в песок и натянутых между ними плотных черных пакетов. Чтобы костер не задувал ветер с озера, подумал я.

По пути я заметил, что чем ближе мы подъезжаем к берегу, тем рыхлее становится почва, превращаясь из накатанной лесной земли в песок. Лишь бы не увязнуть, насторожился я, стараясь наезжать колесами на корни и ветви. Тим все так же, не отрываясь, смотрел на озеро. Для него это было полноценное море, да и для меня тоже.

Вода Онежского озера уходила за горизонт. Лишь местами где‑то очень далеко показывались темные пятна редких островов. Вот бы добраться до одного из них, подумал я.

Волны здесь были сродни морским. Еще издалека вскипали белой пеной и несли ее к самому берегу, наперегонки, но ровными рядами. Было в этот что‑то завораживающее, магнетическое. Как мерный метроном они погружали путника в задумчивый транс, довершая свое дело безостановочным звуком разбивающейся о песок воды.