Китовая пристань. Наследие атамана Пугачёва

Охота долго продолжалась, нагулялись и наохотились вдоволь. Жаль, поймали со временем. Когда изловили меня, назвался я беглым солдатиком, чтобы на каторгу не идти, и мне вначале поверили. Потом, опосля, правда нашла дырочку, просочилась, пусть неладно ей будет. За придуманный побег с солдатской службы я был бит много, жестоко и сильно. Но всё лучше, чем за убийства на каторгу по этапу идти на верную погибель.

После исправления такого отправили меня в настоящие солдаты, дослуживать. Только я же не солдат, зачем мне служба, я волю люблю. Опять сбежал я, спрятался в родных краях.

Жил где придётся вначале, года три власти за нос водил. Все забыли про меня, вроде бы, к нормальной жизни вернулся, лошадкой обзавёлся. Да только не повезло мне опять, воровская натура подвела.

Лошадку решил выменять на пожитки на рынке, да покупатели обвинили меня в краже животины этой, в чём были, конечно, правы. Я её украл, со двора увёл у раззявы одного.

Кнутом опять били меня много и сильно, но, не зная моей прошлой зловещей жизни, по ошибке правосудия отправили в местные края на вечное житьё.

Поселился я в Бердской слободе, что рядом с Оренбургом. Вновь потянуло меня на праведную жизнь, женился на хорошей бабе, Анне Ивановне. С ней и сына прижил. На всех заводах в округе работал по найму.

Да только знамо же, что трудом счастливую жизнь не заработать. Графья да бароны, всякие вельможи и сами когда‑то грабили, а теперь праведные. Решил и я потрудиться как они.

Опять по дорогам деньги начал собирать у богатого люда. В пятьдесят четыре года поймали меня на очередном деле. Опять кнутом били, но того зверства мало судебным показалось. Ноздри мне вырвали и клеймили лицо. Сделав это, судейские направили меня сначала в Тобольск, потом в Омскую крепость, в каторгу. Оттудова бежал я, но пойман был казаками возле Сакмары, в этих местах, где сейчас стою.

Опять меня били кнутом, много и жестоко. Исходя из того что всё, что можно, уже было вырвано из моего тела давным‑давно, судебные чиновники постановили оставить меня в оренбургском остроге на вечные работы, до моей смерти. С прошлого года сижу, с крысами тюремными милуюсь и дружу!

– А чего бежал? Чего не хватало в каторге? Зачем губернатора обманул? – спросил Пугачёв, улыбнувшись и поглаживая седеющую бороду.

– Так жена любимая у меня здесь, в Бердах, и сын родной. Десять лет пареньку малому будет. Как я без родимых сгину? Так бы не сбежал. А зачем? В остальном в каторге всё хорошо. Бьют вовремя, мордуют как положено, нары имеются, лохмотья с дырами для воздуха у каждого колодника. Это для жизни в помощь. Если жрать не дают, так это же ради людей. А то вдруг затолстеет кто из сидельцев ненароком, двигаться перестанет. Кандалы таскать не сможет, – смело ответил каторжный старик.

– Балагур! Накормите его покуда. Письмена эти на столе оставьте до моего возвращения. А я пока в степь, на лошадях побегаю, с молодыми казаками поспорю. Прибуду – призову к себе опять. Желаю поговорить с тобой, Афанасий. Интересная у тебя жизнь, а сейчас дела есть, – подвёл итог «император».

После этого, шепнув на ухо одному из казаков что‑то тайное, направился к табуну коней, которые паслись недалеко от лагеря.

Вслед ему раздался весёлый хохот казаков, которые продолжали слушать байки вечного сидельца Хлопуши.

 

Глава 7 Марьина роща. Мастер Чан

 

 

С некоторых пор Евграф Михайлович увлёкся китайскими боевыми искусствами и в определённые дни принимал уроки науки побед над противником без оружия у китайца по имени Чан.

По‑китайски эта наука называлась необычным словом – «уи», впрочем, как говорил мастер Чан, так назывались все боевые искусства в этой далёкой восточной стране.

Чан был не только мастером единоборств, но и дельцом чёрного рынка по продаже золота и прекрасно знал все тайны ювелиров города Москвы.

Тулин покинул место преступления и незамедлительно направился к мастеру Чану, который был для него не только учителем, но и в некотором роде приятелем. Сыщик решил кое‑что узнать по своему расследованию. Евграф подумал, что мастер Чан дома и не обидится, если он появится неожиданно, без приглашения. До вечера, когда должны были прибыть помощники с информацией по расследованию, было достаточно времени.

Вот уже больше года сыщик занимался у мастера, изучая китайские премудрости. Более того, немного изучил родной язык Чана и традиции его народа.

Китаец появился в Москве недавно, в прошлом году. Знакомство с ним было случайным. Год назад по делам службы Евграф отправился в Марьину рощу для встречи с агентом из постоянных обитателей этого криминального района Москвы. Надо отметить, что район был особым ещё со времён Божедомских кладбищ при убогих домах. Каждый такой «Божий дом» был приписан к какой‑то церкви, имел при своих строениях холодную постройку с ямой для складирования найденных трупов бездомных людей, умерших неправильной смертью. К такому виду смерти народ относил самоубийц, утопленников, замерзших на улице, пропойц, младенцев, убитых родителями и брошенных на улице, всяких некрещёных людей и других умерших, от которых отказались близкие. Два раза в год, в четверг седьмой недели после Пасхи и на Покров, проводились отпевания усопших, после чего их хоронили в общей могиле на кладбище.

Такая божедомка‑скудельница имелась до 1771 года и в Марьиной роще, на Лазаревском кладбище. На этом месте был отведён целый большой участок для самоубийц. Со времён императрицы Екатерины II там собирался отчаянный народ для празднования всяких тёмных праздников. Например, празднества русалок.

В простонародье существовало поверье, что девушки‑самоубийцы превращаются по какой‑то непонятной причине именно в них. Неизвестно, верила ли публика всерьёз или нет, только эта округа стала со временем излюбленным местом всяких шумных пьяных компаний и шалопаев, решивших бравировать своей смелостью. Хватало здесь и доходных домов, и «убогих домов». Имелись и ночлежки для нищих, бродяг и всякого криминального населения империи. Не брезговали этим местом и цыгане, беглые каторжные, проститутки и всякие пропавшие для общества люди.

Проведя встречу с агентом в тёмном переулке и узнав всё, что было нужно, сыщик уже собрался уходить к экипажу, в котором сидел трясущийся от страха дешёвый кучер‑«ванька».

Этот ездовой ни за какие деньги вначале не соглашался везти сыщика в эту опасную часть Москвы. Только служебный документ полицейского, двойной тариф и обещание барина, то есть Евграфа, находиться в видимости кучера удерживали того, чтобы не рвануть немедленно с этого шального места.

Вдруг сыщик увидел интересную картину. Из глубины тёмной улицы быстро бежал низкорослый сухощавый человек в приличной европейской одежде. По внешнему виду он был несколько старше самого Евграфа, однако бежал так резво, что Тулин позавидовал его физической форме.

К нему с разных сторон бросились несколько местных обитателей с явными намерениями не только вытрясти из него деньги, но и по меньшей мере позабавиться избиением несчастного. Нападавшие перекрыли все пути отхода.