Китовая пристань. Наследие атамана Пугачёва
– Нет, господин хороший. Пустобрёх – это пёс, который на луну лает, а вора не замечает. Я же человек умный, книги читать люблю. Как прочту мудрёное слово, так глазами хлоп да хлоп. Хлоп да хлоп. Оттого и прозвали меня Хлопушей.
Оба чиновника поджали губы, даже не пожелав ответить на задиристый тон арестанта, вышли из избы. Дверь закрылась, замок тоже.
Один из сидельцев немедля подбежал к двери и, приложив к ней ухо, прислушался. Через минуту глаза его расширились от удивления. Выждав ещё некоторое время, он с некоторым таинственным видом сообщил:
– Эх, мать честная! Не простые господа к нам в гости заходили, аж целые коллежские советники.[1] Сказали, что такой старик, как ты, Тимофеич, им и нужен. Дело у них до тебя секретное, даже унтеру не стали рассказывать. А по поводу Жердяя оба господина против, здоров больно. Говорили, что вместо пользы вред принести может. Зачем и почему – не расслышал. Обещали вскоре вернуться. О каком‑то Пугачёве, кровавом злодее, воре и убивце, с унтер‑офицером рассуждали. Неужто к нам в острог подселят?
– Эх, Хлопуша, тебе умереть спокойно не дадут. Не житьё, а каторга. Может, дела какие старые вскрылись, разбой или убийство? – посетовал один из сидельцев.
– Умирать – не лапти ковырять: лёг под образа да выпучил глаза, и дело с концом. А я ещё погуляю, душой молод пока, вот смерть и не берёт. Коль такие чины приходили, знать Хлопуша в цене, – ответил мудрый арестант.
Глава 3 Московский сыск
Майским утром 1883 года, не успев расположиться в рабочем кабинете после прибытия на службу, Евграф Михайлович Тулин был вызван к начальнику сыскной полиции Москвы, коллежскому советнику Николаю Никифоровичу Струкову.
В приёмной находился дежурный надзиратель Фёдор Фёдорович Плашкин, по случаю исполнявший в этот день обязанности секретаря.
– Как дела поутру, уважаемый Фёдор Фёдорович? Не знаете, зачем я понадобился так рано нашему уважаемому начальнику? Неужели что‑то стряслось настолько ужасное, что Николай Никифорович изменил план обычных утренних докладов, – с улыбкой уточнил сыщик.
– Ваше высокоблагородие, откуда же мне знать. Это вы – коллежский асессор и приятель господина начальника, а я вот сижу здесь и лишних людишек в кабинет без спроса не пускаю да бумажки туда‑сюда отношу и приношу.[2]
Вот отдежурю и опять на сыскные дела. Единственное, что могу вам ради уважения сказать, что рано утром, час назад, из управления обер‑полицмейстера Москвы, от самого генерала‑адъютанта Козлова какую‑то важную и срочную промеморию доставили нарочным.
Николай Никифорович уже был на месте, значит, сразу и прочёл. Потом о вас спрашивал, уточнял – прибыли вы на службу или нет. Видимо, очень видеть вас желал.
– Спасибо вам, Фёдор Фёдорович. Как детишки, как супруженька? – уточнил Тулин.
– Благодарствую за заботу, Господа Бога незачем гневить, всё удачно, – ответил надзиратель.
Московская сыскная часть была создана сравнительно недавно, в 1881 году. В штате числилось тридцать восемь чиновников, надзирателей и помощников на всю Москву. Все служащие сыскной полиции относились друг к другу с уважением, независимо от чинов. Совместные рискованные дела по розыску всяких злодеев, убийц и прочих криминальных личностей сопутствовали взаимопомощи и товарищеской поддержке.
Некоторое время посудачив с Фёдором Фёдоровичем об общих делах и знакомых, сыщик вошёл в кабинет начальника, предварительно постучавшись.
– Позвольте войти, ваше высокоблагородие? Прибыл по вашему вызову незамедлительно, как Конёк‑горбунок. Как только вы изволили сказать: «Встань передо мной, как лист перед травой», я тут как тут, – весело заявил Тулин.
– Заходите, давно жду! Всё вас, милейший Евграф Михайлович, тянет на запрещённые цензурой сказки и книги. Кстати, вы же знаете, что сказка про Конька‑горбунка с 1830 года запрещена цензурой для публики. Чего только вы не читаете, страшно подумать, чем интересуетесь.
Прыжова, члена организации «Народная расправа», революционная кличка – Благовещенский, находящегося в ссылке, читаете. Нигилиста Нечаева, анархиста и террориста, читаете. На лекциях демократичного Чичерина вместе с графиней Бобринской‑Брежнёвой были замечены. Да и приятель ваш, граф Бобринский, брат Ольги Владимировны, весьма либерален и отличается свободой суждений. Что от вас далее, батенька, ждать? – совсем не зло, с мягкой улыбкой произнёс Струков.
– Вам не угодить, Николай Никифорович! Вы сами требуете, чтобы любой служащий сыскной части был не только порядочным в отношении обывателя, но грамотен и образован. Как нам бороться с угрозами престолу, если мы сами не будем знать, что пишут наши недоброжелатели? Прыжов, кроме участия в различных революционных кружках, ещё и историк. Автор многих работ по народному быту и жизни. А уж в отношении Бориса Николаевича Чичерина вы совсем загнули. Кто же знал, что господин Чичерин, голова города Москвы, избранный год назад с разрешения и благоволения Императора Александра III, государю дерзить станет. Пятнадцатого мая присутствовал на императорской коронации, а шестнадцатого мая, выступая на обеде городских губернских голов по случаю принятия монархом всей полноты власти, высказался за конституцию. За что и отстранён от управления городом. Ольга Владимировна обожает его лекции, ничего не могу поделать. Желание женщины, тем более графини, – закон для настоящего дворянина, – спокойно ответил Евграф.
– Не злитесь, я шучу. Присаживайтесь. Имеется очень серьёзное поручение обер‑полицмейстера. Некую промеморию доставили поутру, – заявил Струков и пригласил сыщика к столу.
Присев напротив Тулина, Николай Никифорович начал разговор: «Вчера ночью был убит ювелир с Малой Бронной, некий Финагенов Илья Прокопьевич. Вместе с ним убит и приказчик. В лавке по непонятным причинам ничего не тронуто. Скорее всего, убийцы даже ничего и не искали, что очень странно.
Рано утром дворник по привычке решил поприветствовать хозяина. Но тот, по своему обыкновению, в установленное время, лавку не открыл. Дворник заподозрил неладное, начал стучать в дверь. Не дождавшись ответа после длительного стука, вызвал городового. Тот по прибытии вошёл в лавку, увидел два трупа и раскрытый свёрток с деньгами, лежащий возле покойников, о чём немедленно сообщил в полицейское управление. Затем прибыли околоточный надзиратель и частный пристав района. Трогать ничего не стали. Сообщили в управление обер‑полицмейстера, а оттуда нарочным прибыла промемория. Вот, прочтите».
С этими словами Струков передал документ Евграфу Михайловичу. Тот развернул лист бумаги и начал читать:
[1] Коллежский советник – гражданский чин 6‑го класса в Российской империи. Был равен полковнику армии или капитану 1‑го ранга военно‑морского флота.
[2] Коллежский асессор – гражданский чин VIII класса в «Табели о рангах». Соответствовал чину армейского майора.
