Коко

– Может, ты все‑таки не безнадежно глупый, – Мэгги улыбнулась ему. – Но ты создаешь мне слишком много проблем.

Она сидела на шикарном, обитом цветистой парчой диване, поджав под себя ноги, завернувшись в свободно струящееся темное шерстяное нечто, – такое же цветасто‑китайское, как и обивка дивана. Видя улыбку девушки, Тина безумно захотел обнять ее. Ее прическа была сегодня иной – менее воинственной, больше похожей на гладкую темную соломку. Пальцы Тины прекрасно помнили, как шелковиста тяжелая волна густых волос Мэгги, и сейчас ему очень хотелось взъерошить их.

– То есть ты хочешь сказать, что не любишь меня?

– Нельзя вот так взять и перестать любить человека, Тина, – ответила она. – Но если я опять перееду к тебе, пройдет совсем немного времени, и ты втайне станешь гадать, как бы отделаться от меня: ты настолько грешен, что никогда не позволишь себе жениться. Ты никогда не станешь мне ближе.

– Выходи за меня.

– Нет, – она пристально наблюдала за его настороженно‑удивленной реакцией. – Я же сказала, ты создаешь мне слишком много проблем. Но дело даже не в этом. Дело в том, как ты поступаешь.

– Хорошо, я не идеален. Это ты хотела услышать от меня? Все, чего я хочу, это чтобы ты вернулась ко мне, и ты это знаешь. А еще я могу прямо сейчас повернуться и уйти – это ты тоже знаешь.

– Вспомни‑ка вот что, Тина. Те рекламные объявления, что я публиковала для тебя в «Вилледж войс»…

Тина кивнул.

– Тебе было приятно их видеть?

Он снова кивнул.

– И ты каждую неделю искал их на странице?

Тина еще раз кивнул.

– Тем не менее, ты даже не подумал разместить в ответ свое, верно?

– Так в этом все дело?

– О, неплохо, Тина. Я было думала, ты ответишь, что староват для таких забав.

– Мэгги, у меня сейчас буквально куча неприятностей.

– Что, власти закрыли «Сайгон»?

– Его закрыл я. Понял, что одновременно и готовить пищу, и травить тараканов просто нереально. Решил сконцентрироваться на травле.

– Только не перепутай и не начни готовить тараканов.

В раздражении он покачал головой и проговорил:

– Я теряю на этом уйму денег. К тому же я продолжаю выплачивать зарплату персоналу.

– И очень жалеешь, что не полетел в Сингапур с маленькими мальчиками.

– Скажем так: мне было бы веселей, чем сейчас.

– Вот прямо сейчас?

– В смысле, вообще сейчас. – Он смотрел на нее с любовью и ожесточением. Ответный взгляд Мэгги был спокоен. – Никак не думал, что ты хотела, чтобы я отвечал тебе объявлениями в газете, иначе обязательно бы это сделал. Мне даже в голову не приходило…

Она вздохнула и подняла руку, затем медленно опустила ее на сложенные вместе колени.

– Забыли об этом. Просто помни, что я знаю тебя намного лучше, чем ты когда‑либо сможешь знать меня, – она подарила ему еще один спокойный взгляд. – Беспокоишься о них, да?

– Беспокоюсь. Может, поэтому и жалею, что сейчас не с ними.

Она медленно покачала головой:

– У меня в голове не укладывается: вас там едва не убили, а ты готов снова пройти по тому же пути, будто ничего не случилось.

– Случилось много чего, и я не прочь признаться в этом.

– Да ты просто боишься, боишься, боишься!

– Хорошо – да, я боюсь, – он шумно выдохнул. – Я даже не люблю в одиночку выходить из дома в дневное время. А по ночам все чудятся какие‑то шумы. Такая вот странная фигня: не выходит он из головы – Вьетнам.

– Не выходит только по ночам или постоянно?

– Знаешь, ловлю себя на том, что думаю об этой странной фигне в любое время – не только ночью, днем тоже, если ты об этом.

Мэгги выпростала ноги из‑под себя:

– Хорошо, я поеду к тебе и останусь на некоторое время. Пока ты помнишь, что из нас двоих ты не единственный, кто может уйти.

– Черта с два я такое забуду!

Вот и все, никаких особых усилий не потребовалось. Ему даже не пришлось признаваться ей, что прямо перед тем, как приехать в центр города, он стоял в своей кухне с бутылкой пива и на жуткие несколько секунд вдруг понял, что он в Ба Муй Ба и что пуля с его именем, та самая, что тогда миновала его, все эти годы кружит над миром и ищет его.

Бывший генерал, а ныне проповедник, смерил его таким взглядом, будто он все еще чертов генерал, а затем пролаял несколько слов на китайском, обращаясь к Мэгги. Она ответила ему фразой с отчетливыми нотками, как показалось Пумо, упрямства и ребячливости. Генерал же своим ответом раз и навсегда доказал Тине, что тот никогда не поймет кантонский язык: лучезарно улыбнувшись Мэгги, он нежно обнял ее и поцеловал в макушку. А Тине даже пожал руку с такой же сияющей улыбкой.

– Сдается мне, он только рад избавиться от тебя, – заметил Тина, когда они дожидались едва ползавшего вонючего лифта.

– Папа христианин, он верит в любовь.

Ему не удалось распознать, что это было – сарказм или прямой смысл, как, впрочем, частенько бывало у него с Мэгги. Лифт брякнул на этаже генеральской квартиры, и распахнул пасть, и дохнул кислым зловонием мочи. Тина не мог позволить Мэгги догадаться, что боится лифтов. Она стояла уже внутри и пристально смотрела на него. Сглотнув, Тина шагнул в провонявшую кабину.

За спиной с грохотом сомкнулись двери.

Ему удалось улыбнуться Мэгги. Зайти в кабину было самым трудным.

– Что он тебе сказал перед нашим уходом?

Мэгги похлопала его по руке.

– Он сказал, что ты хороший старый солдат и я должна заботиться о тебе и не слишком пилить, – подняв голову, она озорно глянула на него. – Ну, а я сказала ему, что вообще‑то ты та еще задница и я возвращаюсь к тебе лишь для того, чтобы подтянуть мой разговорный английский.

Внизу Мэгги настояла на том, чтобы ехать на метро, а затем продемонстрировала, что не оставила свои прежние забавы.