Коммунальная на Социалистической

Когда страсти и хлопоты улеглись, когда все, кому было нужно, отправились на работу и учёбу, а в квартире остались только две женщины, на короткое время в воздухе повеяло покоем. Покончившая с нехитрым завтраком Елизавета Марковна составила на поднос грязную посуду и, осторожно неся его обеими руками, направилась в кухню. Войдя туда, она застала не совсем понятную сцену. Между окном и дверью чёрного хода стояла, склонившись над мусорным ведром, Раиса. Она сосредоточенно рассматривала что‑то, уперев руки в бока.

– Раиса Лаврентьевна, что‑то случилось? – поинтересовалась Вольская. – Сегодня очередь Митиных выносить мусор. Вы что‑то потеряли?

Вместо ответа Раиса немного покачалась над ведром, подумала, посмотрела куда‑то за окно, где виднелся кусочек синего неба, отступила на шаг, потом вернулась и решительно запустила руку в ведро. Елизавета Марковна, понаблюдав за этим танцем, пожала плечами и наконец поставила поднос на свой стол. Пока соседка копалась в помоях, она успела набрать воды в чайник, отправить его на плиту и достать тазик для мытья посуды. Когда она взялась за чашку, чтобы положить её в тазик, Раиса вдруг выпрямилась, издав резкое торжествующее «Ага!». Елизавета Марковна, вздрогнув от неожиданности, выронила чашку, и та, отскочив от стола, со звоном стукнулась об пол и разбилась. Пичужкина, не замечая произведённого эффекта, проскочила мимо соседки в сторону своей комнаты. При этом она энергично потрясала чем‑то, зажатым в правой руке.

Воспитание не позволило Елизавете Марковне прокомментировать ситуацию вслух должным образом. Всё, что она подумала на хорошем русском языке, она оставила при себе. В который раз за это утро вздохнув, она молча собрала осколки; выбрасывая их, тоже заглянула в ведро; ничего особенного не увидела и стала ждать развития событий.

Вернувшись в кухню, Раиса со словами «Вот! Полюбуйтесь!» сунула в руки Елизаветы Марковны радиоприёмник. Та повертела приёмник и вопросительно посмотрела на свою визави.

– И вот! – Раиса потрясла зажатым в руке проводом.

– Раиса Лаврентьевна, извините, но я ничего не понимаю, – растерянно произнесла Вольская.

– А что тут понимать? Проспали сегодня. Радио не заработало. А как оно заработает, я Вас спрашиваю, если вот!

– Да что же вот? Вижу. Приёмник. – Она вернула обсуждаемый предмет хозяйке.

– Да радиопровод с вилкой кто‑то отрезал! Приёмник новый, трёхпрограммный! Второй провод, электрический, – вот он, а радиопровод отрезан! Мы не заметили. Розетку‑то Лёва около пола установил. Была б на старом месте, как у всех, то увидели бы, что вилки нет. А так висит провод и висит! Ночью передач нет. Ручку повернули и уснули.

– Интересно. И зачем бы это?

– Не знаю зачем, Елизавета Марковна! Враги… А главное, не потрудились выбросить куда подальше. В ведро наше сунули. На дно. А мусора немного, вот вилка и торчала, а я увидела. Ну, сопоставила, сравнила. Радио сняла, а там обрывок. Вернее, обрезок. Вот и проспали, вот и скандал… А может, это Лёвушка?.. Да нет, вряд ли… Ну, я им устрою! Допрос с пристрастием, – кому «им», она не уточнила.

Во время этого монолога Елизавета Марковна думала о загадках сегодняшнего утра. Она подошла к выключателю и повернула его. Свет зажёгся. Она снова повернула выключатель. Свет погас.

– Елизавета Марковна! А что это Вы делаете? – удивилась Раиса.

– Да знаете ли, Раиса Лаврентьевна, – из всех соседей Вольская единственная произносила это имя без запинки, чётко выговаривая все буквы, – в семь часов я, как всегда, пошла умываться. Света не было. Я подумала, что перегорела лампочка. А потом он вдруг появился… Вот я и проверила сейчас, есть ли свет… – она явно недоговаривала. Если рассказать Пичужкиной, что она ещё и звуки слышала, та решит, что Елизавета на старости лет в маразм впала. Лучше не говорить.

– A‑а, понятно, – не очень уверенно протянула Раиса, добавила «ну‑ну» и решила не вдаваться в подробности – своих забот хватит. Ещё раз произнеся «ну‑ну», она удалилась в комнату, торжественно неся перед собой материальную причину утреннего скандала.

 

* * *

 

После ухода Раисы Елизавета Марковна провела ещё несколько экспериментов с выключателем, но, так ничего и не выяснив, тоже покинула кухню. Если бы соседкам пришло в голову ещё немного покопаться в мусорном ведре, одна из утренних загадок, вероятно, нашла бы своё разрешение. А может быть, и нет. В общей комнатке что‑то шуршало.

 

* * *

 

Около полудня Раиса отправилась по своим делам, намереваясь улучшить себе настроение с помощью покупок и бытовых услуг, а Вольская, следуя самой себе установленному распорядку, собралась на прогулку. В ту минуту, когда она подошла к входной двери, раздался звонок. Это означало, что либо кто‑то пришёл в гости к Митиным, либо за дверью находится чужой. Количество звонков соответствовало расположению комнат в квартире: по мере удаления от парадного входа и приближения к чёрному оно увеличивалось. Гостям Елизаветы Марковны полагалось нажимать на кнопку дважды, посетителям Шуриков – трижды, а Пичужкиных – четырежды. В отсутствие Митиных на один звонок откликался обычно тот, кто находился ближе к двери. В настоящий момент это была Вольская. Знай Елизавета Марковна, какие неудобства ожидали её в самое ближайшее время, ни за что не стала бы открывать дверь, а тихо удалилась бы через чёрный ход.

Не спрашивая, кто там, она открыла. На площадке находились двое: невысокий худощавый молодой человек с близко посаженными бегающими глазками и дородная тетёха, как отметила поэтесса, «с головой в кудельках». На полу рядом с ними стоял большой, по виду увесистый допотопный чемодан и неопределённой конфигурации тоже большая холщовая котомка. Тетёха молча уставилась круглыми глазами на Елизавету Марковну, а молодой человек не очень уверенно произнёс:

– Здравствуйте, я Шурик. А это… моя тёща.

– Здравствуйте, – ответила Елизавета Марковна. – Вы в каком смысле, простите, Шурик? Вы к кому?

– Шурик он. Мы к Шурикам. Племянник он ихний. С‑под Мурманска мы приехавши.

Немного удивившись, откуда у Шуриков «впод» Мурманском могли взяться племянники, о которых раньше никто даже не упоминал, Вольская вежливо предложила парочке пройти в квартиру. Когда те переступили порог, она попыталась объяснить, что соседи в отъезде и вернутся ещё не скоро.

– А шо ж нам таперче делать‑то? У нас тут, акромя Шуриков, никого. В гостиницу‑та, поди, не устроисси… – опечалилась тётка.

– Понимаете, я вас в комнату к соседям впустить всё равно не могу. И права не имею, и ключа у меня нет… Но если вам совсем некуда пойти… А вы надолго приехали?

– Ну, собирались четыре дня прожить… Билеты‑то купили обратные… Но раз такое дело, мы их поменяем. Как‑нибудь да уедем… – ответил молодой человек.

– Вы можете вещи пока у меня оставить… Да, оставляйте. Идите за билетами. Не волнуйтесь, никто их не возьмёт. Билеты попробуйте поменять на вокзале. Сейчас вместе выйдем, я покажу, как лучше до метро дойти.