Корабль теней

Володя взял еще одну банку, с нарисованной улыбающейся коровой, и прикинул на вес – вроде полная. Расположив ее на столе, он поднял упавший нож и, прицелившись в край крышки, хлопнул ладонью по торцу ножа.

Вновь раздался свист; нож, вырвавшись из руки Горбунова, взлетел вверх, оставив на его левой ладони красивый порез, из которого брызнула кровь; на этот раз банка не закружилась в воздухе, а просто стояла на столе, исторгая предсмертный вопль. Нож загремел, упав на пол. Володя, убрав порезанную ладонь, приблизился лицом к банке и понюхал, сморщив нос.

– Ну, че там? – спросил из угла Витек.

– Воздух. Просто воздух. Никакого запаха, обычный о‑два в смеси с эн‑два и чуть‑чуть це‑о‑два.

Свист прекратился. Володя здоровой правой рукой поднял банку – она вновь оказалась пуста.

– Чертовщина какая‑то. Зачем консервировать воздух? – пожал плечами мичман.

– Сжатый воздух не удержать в такой тонкой жестяной банке, – ответил Горбунов. – Тут что‑то не так, что‑то не вяжется.

– Пойдем‑ка отсюда, ребята, да поскорей, – почти взмолился Витек, инстинктивно шаря рукой под кителем. – У меня кошка не кормлена. Кто еще про нее там вспомнит, на базе‑то…

Мужчины вышли обратно в холл. Снаружи задувал крепкий ветер. Корабль, раскачиваясь на волнах, скрипел, трещал, дребезжал, и чем дальше, тем больше эти поскрипывания становились похожи на какие‑то то ли стоны, то ли вскрики, то ли всхлипы, словно судно пробовало голос, прежде чем закричать в полную силу. От этих жутковатых звуков даже бывалому мичману было не по себе; казалось, что остатки волос за его ушами встают дыбом.

– Хорошо, Малых. Давайте обследуем рулевую рубку, и если ничего не обнаружим, отшвартовываем катер и убираемся отсюда к чертям собачьим.

Троица выбралась обратно на ют. Здесь было гораздо холоднее, чем в трюме, ветер дул не переставая, втирая холодные клочки тумана в одежду. Корабль стонал во весь голос, его заметно болтало по волнам. Поднявшись по шаткой заржавленной лестнице на верхнюю палубу, тоже совершенно пустую, мужчины вышли к рубке.

Здесь, казалось, была потасовка или какой‑то сумасшедший капитан бился в припадке бешенства. Панель приборов была разгромлена, словно по ней колотили абордажным ломом; стальной бублик штурвала, вырванный из рулевой колонки, валялся в углу; рация справа от входной двери оказалась разбита, ее внутренности были выворочены и катались по полу. Пара все тех же железных стульев без спинок, искореженные и словно завязанные узлом, лежали поодаль, ощетинившись, как противотанковые ежи. Несмотря на разгром, стекла рубки оказались целы, а внутри – сухо.

Витек пощелкал электрическим рубильником на стене.

– Не работает, – констатировал он. – Энергии нет.

– Чудак‑человек, откуда ж ей взяться, – усмехнулся Володя. – Генераторы же молчат. Возможно, тоже разбиты и раскурочены. Как и двигатель.

– Так! – голос мичмана заставил всех вздрогнуть. – В общем, ребята, берем ноги в руки и покидаем судно. Команда на нем отсутствует, государственная или национальная принадлежность – не установлена, название этого шайтан‑корыта мы записали… Все, делать нам тут больше нечего. А на тему консервных банок – лучше молчать, а то в психи запишут. Добро?

– Добро! – одновременно ответили Володя и Витек, и в этот момент в недрах корабля что‑то особенно громко взвыло; переглянувшись, троица поспешно покинула разгромленную рубку и спустилась на бак, носовую палубу. Они молчали, раздумывая каждый о своем.

Иван Петрович балансировал на скользком металле, широко расставляя ноги в форменных флотских ботинках. Ему как старшему группы придется писать отчет об этом странном происшествии; солнце давно уже зашло, а значит, до базы придется добираться по приборам, которые заметно врут, благо добрый проверенный магнитный компас в экипировке «Аиста» тоже имеется; он, мичман Павловец, явно будет вынужден ночевать где‑то в доках, потому что служебный ЛУАЗ уже ушел с базы в поселок и останется там до утра; назавтра придется согласовывать с Юркаускасом вызов мощного буксира с Североморска, чтобы оттащить это ржавое корыто в третий технический док, и руководить процессом…

Володя Горбунов, стуча зубами, зябко кутался в отсыревший китель. По возвращению на базу надо позвонить Юле в общежитие, подняв ото сна ворчливую комендантшу Кручину, и как‑то объяснить, почему он сегодня не ночует дома. Последние пару недель они виделись друг с другом только перед сном, засыпали под разными одеялами и, безуспешно пытаясь восстановить контакт, оба словно стучались в какую‑то невидимую стеклянную стену. В воздухе их маленькой комнаты в общежитии видяевской военчасти висело слово «аборт», словно дамоклов меч. Володя инстинктивно потер порезанную на камбузе руку.

Смятение царило и в голове у Виктора Малых, шедшего первым. Да, он сумел признаться себе, что струсил, струсил не в первый и не во второй раз, но еще никогда ему не было настолько страшно. Обрывки мыслей цеплялись за какую‑то забытую молитву – «еси на небеси, царствие небесное», которую он все никак не мог вспомнить полностью; в ушах стоял свист злополучной консервной жестянки, почему‑то переходящий в рев сирены машины скорой помощи. Витек точно знал, что, вернувшись на базу, он сразу метнется к дальнему складу, где припрятан старый матрац и мерзавчик водки, и только это спасет его разум от полного выкипания. Кроме того, вновь вспомнил Витек, необходимо покормить Ксюшку, иначе она будет мяукать не переставая, а начальник охраны Карпенко ее совсем не жалует после того инцидента со скумбрией.

Вот и трос, которым пришвартован «Аист». Витек выглянул за борт, посветив фонарем; непонимающе вытаращил глаза, проморгался, снова глянул.

– Ребята, – сказал он оторопело. – А катер‑то исчез.

 

 

Глава 4

Детдомовец. Лицо

 

Отчаянно шпарило южное солнце. Коричневый твидовый пиджак, старый и основательно протертый на локтях, сливался с облупленной кирпичной стеной Курского железнодорожного вокзала. Виктор Малых, молодой девятнадцатилетний парень, совсем недавно постриженный машинкой под ноль, а сейчас чуть‑чуть обросший, держал в руках билет до Мурманска с пересадкой через Москву, документ об освобождении из ИК‑9 и несколько справок из ЗАГСа и милиции. На лбу парня выступили бисеринки пота. У ног его стоял тощий фанерный чемодан – самый дешевый, с перемотанной изолентой ручкой и изрядно побитыми углами.

В первой справке значилось, что Валентина Никитична Левенко, уроженка маленького поселка Свобода Курской области, 12 сентября 1946 года родила в Городской клинической больнице №4 ребенка мужского пола, от которого тотчас же отказалась. Вторая справка – о том, что мальчишку‑отказника назвали Виктором, приняли в курский дом малютки, а затем перевели в областной интернат для детей‑сирот №3. В третьей справке было сказано, что Левенко В. Н. 14 мая 1964 года встала на учет в Мурманском центре занятости населения, и был обозначен адрес ее прописки – улица Шолохова, на юго‑восточной окраине.