Корабль теней
– Нихрена не поймешь. Псих какой‑то тут был, наверное. Всю каюту искорябал своими кракозябрами. Это сколько же тут надо было прожить, чтоб такого наворотить… – Он перемещался вдоль стен, осматривая надписи. Кроме незнакомых вычурных букв, на стенах больше ничего не было – ни рисунков, ни схем, одни слова и фразы, вкривь и вкось, порой накладываясь друг на друга, перекрещиваясь и снова расходясь в разные стороны.
Под ногой у Витька что‑то звякнуло. Он наклонился и поднял помятую алюминиевую ложку с обточенной в острие ручкой.
– О, а вот и перо! – угрюмо фыркнул он. – Тоже мне, узник замка Иф. Че, нормального карандаша не было, что ли?
– Похоже, был, – ответил Иван Петрович, держа в руках два пожелтевших листка, явно вырванных когда‑то из небольшого блокнота. – На полу нашел. Видимо, наш псих писал не только на стенах.
Витек взял листки, присмотрелся.
– А‑а, все та же абракадабра, – разочарованно бросил он, шаря глазами по строчкам.
Наступила тишина. Но это была вовсе не тишина – корабль отнюдь не собирался молчать, он бормотал, разговаривал. Различные щелчки, скрипы, стоны, вздохи и мычания, казалось, звучали многажды громче, чем ранее, словно призраки из разных углов и закоулков трюма перекрикивались между собой. Чем дальше, чем больше все эти странные звуки становились похожи на какую‑то отрывистую, неразборчивую речь. Не человеческую – скорее, так говорили бы здания или вековые деревья, если бы имели такую возможность. Сверху было слышно подвывание усилившегося ветра, который, похоже, перешел в ощутимый шторм, и грохот волн, бьющихся о борта чертовой посудины. Иван Петрович и Витек одновременно присели на ржавую панцирную сетку кровати, жалобно взвывшую под их весом. Усталость уже давала о себе знать.
Сверху донеслась частая дробь – похоже, к шторму прибавился еще и дождь. Здесь, в стальном чреве судна, через ничем не прикрытые стены, гулкие удары падающих капель звучали словно ансамбль африканских погребальных тамтамов. «Ну и денек, только дождя нам еще не хватало», – раздраженно подумал мичман.
На полу зашевелился Володя.
– Хочется пить.
– Без питьевой воды нам тут крантец, – поддержал Витек. – Надо взять какую‑нибудь широкую посудину да выставить на палубу куда повыше, чтоб волнами не залило. Пить дождевую воду все вкуснее, чем прямо из Баренца хлебать.
– Верно. Я пойду на камбуз, поищу там чего‑нибудь подходящее. Вы останьтесь тут. Слушай, Малых, – Мичман наклонился к Витьку, – ты приглядывай за Володей. Он, похоже, еще не оклемался.
Иван Петрович, тяжело громыхая форменными ботинками и прихрамывая, – как обычно, к непогоде у него разболелись колени, – выбрался из тесной каюты. Качка здорово усилилась, пока они искали Горбунова, отметил мичман. Казалось, само это место, – этот корабль, этот туманный колпак, этот клочок моря, – совершенно не рады пришельцам с Большой земли и всеми силами стараются выпроводить их со своей территории. Наверху, на палубах, грохотал дождь, ветер хлестал незапертыми дверьми, тяжелый корабль дергало, словно муху, утонувшую в стакане с кипятком, где какой‑то нерадивый матросик отчаянно размешивает кусок рафинада.
Добравшись до камбуза, Иван Петрович без труда нашел подходящую посудину – большой алюминиевый таз, помятый и пыльный, с грохотом бултыхавшийся по полу в компании другой жестяной утвари. Мичман вспомнил: точно такой же таз стоял у него под умывальником на старой даче под Сафоново. Странно – корабль, судя по надписям, иностранный, а тазик – такой знакомый, советского образца. Он перевернул таз вверх дном, рассчитывая увидеть выштамповку с ценой – два рубля восемьдесят копеек, – но на исцарапанном донышке красовались все те же иероглифы, что и везде. Подхватив таз под мышку, Иван Петрович двинулся к выходу на палубу.
По лицу наотмашь хлестнул косой дождь, ветер вырвал из ладони ручку двери трюма, звонко бахнувшей в стену. Очки моментально залило брызгами. Мичман близоруко огляделся – где можно поставить таз, чтобы его не унесло ветром и не смыло за борт волнами, очень близко поднимавшимися к краю. Широко расставляя ноги, он поднялся с кормовой палубы на верхнюю, к рулевой рубке, и, приметив удобное место, в углу, образованном леерами, пристроил туда тазик, весело зазвеневший под ударами дождевых капель. Ежась от холодных струй ветра и воды, Иван Петрович, пригнувшись, добежал обратно до трюма и задраил дверь.
В зале он обнаружил Витька.
– Ты чего тут делаешь?
– Услышал что‑то. Думал, что ты зовешь, вышел, а тебя нет.
– Пойдем обратно в каюту. Там хоть присесть есть на чем, – подытожил мичман, отпихнув носком ботинка железный стул без спинки и сиденья.
– Слушай, Петрович, а почему здесь все железное? Ни одной деревяшки, ни бумажки. Ну, кроме этих, – Витек показал найденные листки из блокнота, которые все еще держал в руках. – Металл и стекло. Больше ничего.
– А я знаю? Странный корабль. Может, у них, в этой стране, так принято. Вдруг у них лес в дефиците? Какая‑нибудь африканская колония, где из растительности только перекати‑поле и кактусы.
– Шутник, елки‑палки… Да не. На палубе заклепки торчат. Значит, доски там все же были. Какой дурак делает палубу стальной? При первой же волне она скользкая станет, как каток.
И тут со стороны каюты, где Витек оставил Горбунова, послышался резкий, как удар рынды, выкрик «О‑оо!», а за ним – насмерть перепуганный вопль Володи. Крики отразились от металлических стен трюма, превратившись в какой‑то страшный нестройный хор. Рука Витька резко метнулась к груди, он присел, выдохнув «Господи…» Отшатнулся и Иван Петрович – по коридору промчалась какая‑то волна, словно порыв морозного ветра, – ледяной, стягивающий кожу. Или, может, им это показалось? Крики Горбунова резко прервались; наступила тишина, только корабль охал и стонал – почти как живой, да сверху, с палуб, доносились ветер, волны и канонада не на шутку разошедшегося дождя.
Мичман молча указал фонариком в сторону каюты. Витек помотал головой – нет, не пойду, но, не выдержав строгого взгляда, все же, пригибая голову и как‑то сжавшись, словно пружина, повернулся и двинулся за Иваном Петровичем.
Они осторожно, почти бесшумно прокрались к каюте. Мичман тихонько позвал: «Володя‑а!». Ответом ему была все та же тишина. Он заглянул в каюту и обшарил ее лучом бледнеющего фонарика снизу доверху: Горбунов бесследно исчез. Опять.
Глава 6
Побег. Мерцающий свет
