Корабль теней

– Вот вечно ты, Петрович, принижаешь человека. – Витек обиженно отвернулся.

Володя улыбнулся:

– Ладно, матрос, не вешай носа. На обиженных воду возят, а на таких, как ты, – целый океан!

– Какая скорость, Володя? – мичман указал пальцем на приборную доску.

– Указатели хандрят. Не поймешь. Двенадцать?

– Думаю, узлов восемь‑десять, не больше.

– Так мы до вечера идти будем. А ведь надо еще успеть вернуться обратно к вечерней смене.

– До бригантины километров тридцать пять – сорок, судя по карте. – Иван Петрович взял у Витька с колен засаленную карту. Близоруко прищурившись и сдвинув очки в роговой оправе с кончика носа поближе к глазам, он провел пальцем вдоль нарисованной карандашом линии.

– Почему «бригантины»? – удивился Володя.

– А, Тонечка так назвала. Хорошо бы, говорит, это оказалась бригантина с названием «Мечта».

– Тонька баба горячая, – оживившись, отозвался Витек.

– Что ты имеешь в виду? – с холодком переспросил Володя.

– Ну как что. Титьки, зад, все при ней. Зажать бы ее в форме одежды номер ноль да в тихом месте…

– Я т‑те зажму! – вскинулся мичман. – Ты ей уже давно проходу не даешь со своими шуточками. Тоже мне, Олег Попов.

– А че я? Нормально общаемся…

– Витек, – спокойно сказал Володя. – Если я еще раз услышу от Антонины, что ты к ней подваливаешь, – хоть одно слово, – я тебя к битенгу фалом за яйца привяжу. И оставлю на ночь подумать о своем поведении.

– Че ты? Че катишь‑то на меня? Пошутил же я. – Витек заметно скис и вновь уставился в пол.

Володя, отвернувшись к стеклу, одной рукой подруливал по ветру. На его скулах играли желваки. Иван Петрович смотрел на него с легкой улыбкой – горячий и вспыльчивый, порой не в меру яростно борящийся за вселенскую справедливость лейтенант Горбунов был из тех, кто, как говорится, располагает к себе. В мореходном училище на него наверняка заглядывались девчонки.

– Володя, а как Юля‑то твоя?

– Жива‑здорова, – чуть помедлив, ответил тот.

– Свадьбу‑то когда играть будете?

– Да, там такое дело… – Горбунов сделал неопределенное движение бровями. – В общем, до этого еще дожить надо. Ты не волнуйся, Петрович, как только все решим – я тебя первого приглашу пить, да не шило какое‑то, а настоящий армянский коньяк.

– А меня? – отозвался Витек.

– И тебя. Если будешь себя хорошо вести.

– Володя, глянь по носу. Что‑то странное.

Впереди, в нескольких километрах от катера, над водой лежала шапка тумана – плотного, белесого, как клейстер, совершенно непроглядного. Как будто кто‑то одним махом выпотрошил перьевую подушку прямо на сине‑серую гладь моря. Определить, какого размера эта туманная шапка, было довольно сложно, – она постоянно двигалась, меняла форму, словно живая. Как‑то неестественно это выглядело, ненормально, – ясный предвечерний небосвод, совершенно без единой тучки, без единого облачка, что большая редкость для Баренца, почти ровная глядь моря вокруг, и посреди всего этого безмятежного пейзажа – огромный туманный купол на волнах.

– Че это? Дым? – Витек приподнялся с места, всматриваясь в купол.

– Туман. Дым в такую погоду шел бы кверху, – отозвался Володя. – Зимой над Кольским порой бывает туман, да не просто туман – туманище, врагу не пожелаешь. Плотный, мокрый, до костей пробирает! Видимость – буквально метра три‑четыре. Хаживал я…

– Начнем с того, – перебил мичман, – что при сегодняшних метеоусловиях вообще не должно быть никакого тумана. Во всяком случае, я за свою жизнь такого вообще ни разу не видал.

Хотя нет, видал, – внутренне поправил себя Иван Петрович. Летом сорок второго он, приписав себе два года, попал на сторожевой корабль СКР‑19, бывший «Дежнев». Холодной августовской ночью немецкий крейсер «Адмирал Шеер» в компании нескольких эсминцев и подводных лодок совершил прорыв в районе Диксона. Корабль, на борт которого буквально тремя неделями ранее поднялся юнга Иван Павловец, получил несколько огромных, больше метра, пробоин, вода срывала трюмные перегородки. Младший командный состав поставили к орудию, хотя с борта опасно накренившегося и вздрагивающего, как от боли, СКР‑19, вести огонь было непросто. Все ждали отмашки командира Гидулянова. «Шеер», этот гигант, вооруженный по последнему слову военной немецкой мысли, произвел серию залпов по ледоколу «Александр Сибиряков», не оставив тому никаких шансов. «Сибиряков», словно подломившись, клюнул носом и начал погружаться в воду. Вскоре от него осталась только шапка дыма на бурлящих волнах. Раненому юнге некогда было рассматривать гибель «Сибирякова», приспешники «Шеера» вели ожесточенный обстрел «Дежнева», но чудовищный дымный купол, оставшийся от тяжелого советского ледокола, прошитого залпами громадных 280‑миллиметровых орудий «Шеера», запомнился Ивану Петровичу на всю жизнь. То был первый его настоящий бой, и юнга с тех пор часто видел его во сне – этих ребят, с которыми он едва‑едва только успел сдружиться, эти заплаты на бортах – после боя с «Шеером» СКР‑19, получив более пятисот пробоин, каким‑то чудом дошел своим ходом до Дудинки, его отремонтировали, и до самого конца войны он нес службу в составе Севморфлота. Иван Петрович еще много лет после войны носил в кармане маленькую желтую фотографию юной кудрявой девушки с адресом на обороте, – фотографию, которую передал ему тяжело раненый пулеметчик Коля Волчек с наказом, если что, сообщить о его гибели. Коля выжил, но встретиться с ним больше не довелось – юнгу Павловца перевели на другое судно, и от тех страшных событий на СКР‑19 у него остались лишь тяжелые воспоминания, осколки в правом подреберье и эта желтая, выцветшая фотография. Иван Петрович все хотел узнать, дожил ли Волчек до победы, и уже после войны отправил фотографию и коротенькое письмо по адресу, указанному на обороте, но ответа так и не получил.

– Три‑одиннадцать запрашивает Бекас‑два, прием! – звонкий голос Тонечки из рации прервал воспоминания мичмана. Шапка тумана, расстилающаяся над водой перед катером, казалось, вдвое выросла в размере – «Аист» понемногу приближался к ней, натужно кряхтя дышащим на ладан дизелем. Становилось заметно прохладнее – то ли от того, что солнце уверенно двигалось к горизонту, то ли от близости этого туманного облака, то ли от какого‑то нехорошего, гнетущего предчувствия. Иван Петрович заметил, что и Володя, и Витек слегка поеживаются, и это успокоило его – волноваться вместе все‑таки куда приятнее, чем поодиночке.

– Бекас‑два на связи, прием, – слегка бравурно ответил Горбунов, сняв со стойки микрофон рации. – Что случилось, Тоня?

– У нас‑то все хорошо, Володя, а вот у вас… – в динамике послышался какой‑то шум, а затем раздался голос Григория Юрьевича, начальника военно‑морской базы:

– Бекас‑два, это Юркаускас. Доложите обстановку. Прием.

– Та‑ак, – протянул Володя. – Приближаемся к сектору Б‑114. Впереди, то есть, гм, по носу… Как бы это сказать. Туман. Шапка тумана над водой.