Красавица за чудовищем. Книга четвертая

– И ты узнал?

– Нет.

Тут она снова вскочила и протянула мне свой белый мизинец.

– Пообещай мне, что ты найдешь своего папу.

Я посмотрел на ее крохотный палец, недоумевая, чего хочет эта малютка. Она вздохнула, как взрослая, и зацепила своим мизинцем мой палец.

– Пообещай моему правому глазу, что ты найдешь папу.

– Почему правому?

Она рассмеялась.

– Папа говорит, что мой правый глаз видит правду. Он помнит правду и всегда будет за правду.

Я улыбнулся, заглянув в ее зелено‑голубой зрачок. В эту минуту они показались мне даже какими‑то нежно‑фиалковыми.

– А левый? – спросил я ради забавы.

– А левый видит настоящую красоту. Красоту сердца.

– Я дам тебе обещание твоему правому глазу, если твой левый глаз тоже мне кое‑что пообещает.

Она кивнула.

– Сначала ты, – она широко открыла глаза и приблизила правый глаз к моему лицу. – Обещай.

Я чуть приподнялся и, глядя в глубину ее чистого, как гладь озера, зрачка, произнес:

– Я обещаю найти своего отца и узнать о себе правду.

Она закрыла глаза.

– Мой глаз это запомнил, – сказала она.

– Теперь ты.

– Что я должна сказать?

Я посмотрел на небо и, немного пораздумав, произнес:

– Обещай мне, что ты всегда будешь видеть правду и красоту. Обещай, что никогда не будешь думать о том, что ты монстр или дьявол. Что бы ни случилось, ты не будешь прятать свои глаза и волосы. Ты просто останешься особенной. Ты обещаешь?

Она довольно кивнула и сказала, что для нее это сделать проще простого. Потом она собрала свои разбросанные учебники в портфель, отодрала засохшую корку крови с лица, помахала мне рукой и навсегда ушла из моей жизни. На следующий день я узнал, что малютка заболела и ее увезли в столицу. Потом от соседей я узнал, что она там умерла. Вот так на короткое мгновение мою жизнь посетил ангел с разноцветными глазами, дав мне лишь на секунду почувствовать себя нормальным ребенком, другом, человеком, которому сказали, что любят. Я больше ее не видел и теперь не увижу никогда. Порой рождаются на свет необычные дети, которые призваны быть чьим‑то ангелом. Пусть она жила недолго на этом свете, но была прекрасна и довольна всем, что у нее есть. И хотя ее гнали, как и меня, она не считала себя изгоем, она считала себя особенной.

Глядя на эти оладьи под блестящими медовыми струйками, мне вспомнилась эта малютка с именем на букву «Э». Я называл ее в мыслях Элия. Мне казалось, что ее именно так и зовут. Вспомнилось именно сейчас, как Элия поделилась со мной обедом. Я тогда был так голоден, что готов был съесть даже поджаренную саранчу. Прошло много лет, и забыл, что такое голод. Я готов был выбросить это скромное угощенье, только потому что не хотелось иметь ничего общего с кем бы то ни было. Но воспоминания вернули меня в те дни, когда во мне не было никакой гордости, и я готов был доедать объедки своих двоюродных сестер, выслушивая их насмешки. Я положил тарелку на стол, взял одну из оладушек и целиком отправил ее в рот. Пальцы измазались в меде, на щеках проступили горькие слезы, а во рту было тепло и сладко.

 

Барбара

– Хани, зачем ты это сделала?! – орала я, как ужаленная.

– А что такого? Мы всегда делились с соседями чем‑то вкусным. Мама так делала, – невинно мигали ее черные, как угольки, глаза.

– Ты не в России! Тут так не принято! – метала я.

– Ну тебе что, жалко несколько оладий для своего же коллеги? Не будь такой скрягой.

– Дело не в этом! Вот дерьмо!

Схватив пальто, я начала быстро обуваться.

– Барбара, я сделаю новые оладьи, такие же, как ты любишь! Прости! – умоляюще вскричала Хани, взяв меня за руку.

– Хани, никогда никому не давай мою стряпню, – прошипела я. – Еще не хватало, чтобы какой‑то там Лукас выбрасывал мои оладьи в мусорное ведро.

– Но он их не выбросил, – запротестовала она. – Я точно знаю, что он их съел! Барбара, пожалуйста!

– Я сказала тебе, никогда больше так не делай! Тебе все понятно?!

Ну, что за херня творится вокруг меня последнее время? Когда уже это все закончится? Меня просто вымораживают ее выходки. Зачем она отнесла мою еду этому гребанному соседу? Кто ее просил?

Еще немного, и ругань в душу вылилась бы наружу, тогда я бы обматерила всю улицу, по которой нервно волокла свое мерзкое настроение.

Все занятие я игнорировала Хани, желая ее унизить, как и она меня. Но она ко всему относилась спокойно. Если во время урока она спрашивала, то я не отвечала, а если и отвечала, то говорила, что такие элементарные вещи она должна бы сама знать. Но эта дрянь только смотрела на меня своими большими чуть раскосыми глазами и с улыбкой благодарила за любую критику. Потом мы начали играть в игру «Артикль». Все встали в тесный круг. Мой хмурый мяч начал кочевать из рук в руки, а я стояла в середине круга, как рождественская ель, произнося любое существительное. Задача учеников заключалась в правильном названии артикля. Ошибавшийся садился на стул и выбывал из игры. Вчера Хани весь вечер торчала на улице, а сегодня у нее эти артикли от зубов отлетали, словно она их учила всю ночь напролет. Когда мяч попадал ей руки, я специально задавала ей слова, которые мы не успели пройти, но она была непреклонна. Умная негодница. В конце концов она выиграла, и весь класс ей снова зааплодировал, и я, скрипя зубами, тоже. Приходится вести себя вежливо. Мы ведь на работе, а не дома.

После занятия я пошла в преподавательскую, и там меня вдруг окликнул Лукас. За все то время пока мы вместе работаем, он ни разу не обращался ко мне.

– Барбара, – сказал он, вынимая из рюкзака тарелку. – Спасибо.

Я покраснела, взяла тарелку, и тут я не выдержала:

– Ну как тебе? – спросила я, скрывая волнение.

– Было очень вкусно, – сдержанно ответил он, не поднимая своих век до конца. – Это ты их стряпала?

– Угу.

– У тебя хорошо получается.