Лэндон и Шей. Влюбиться заново

– Я здесь из‑за мамы. Ты действительно над ней издеваешься, и я хотел узнать, не могли бы мы прийти к соглашению. Было бы славно раз и навсегда покончить со спорами по поводу развода и не оставлять ее без гроша в кармане.

– Твоя мать знала, во что ввязывается, когда соглашалась выйти за меня замуж. Все это было в брачном договоре, который она с радостью подписала.

– Потому что она любила тебя, папа. Она подписала его, потому что любила тебя и хотела быть с тобой.

– Да, но ей следовало подумать наперед. Теперь ей предстоит разбираться с последствиями развода.

– Она едва сводит концы с концами, оплачивая адвоката. Ты не можешь помочь ей хотя бы с этим? Или просто прекратить судебные разбирательства? У тебя достаточно денег, чтобы положить всему этому конец.

– Я отказываюсь платить за услуги адвоката твоей матери. Она взрослая женщина и в состоянии позаботиться о себе самостоятельно. Я не виноват, что она не умеет обращаться с деньгами. Ей следовало заниматься карьерой, а не нянчиться с тобой, как с чертовым младенцем. Это ее личные проблемы. У любого жизненного выбора есть последствия, парень, и теперь твоей матери приходится иметь с ними дело.

– Как можно быть таким жестоким? Ведь когда‑то ты ее любил. Ты должен был ее любить, раз на ней женился.

– Люди меняются, и твоя мать – яркий тому пример.

– Что она тебе сделала?

Он снова нахмурил брови и сцепил руки:

– Не мне, Лэндон. Тебе. Она нянчилась с тобой. Она нянчилась с тобой всю жизнь, сделав тебя таким, какой ты есть.

– Каким? Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

– Слабым. Она сделала тебя слабым – она и ее чокнутый братец.

Каждый волосок на моем теле встал дыбом, когда он упомянул Ланса. Я схватился за край стула, костяшки пальцев побелели.

– Ланс не чокнутый. Он был нездоров. Он был болен.

– Чушь собачья, – фыркнул папа, вскинув руки. – Твой дядя был ребенком, который слетел с катушек, потому что не мог понять, как удержаться на чертовой работе и устроить свою жизнь. Он был наркоманом и манипулировал жалостью твоей матери, чтобы она привела его в наш дом. Он был воплощением слабости, а твоя мать позволила ему на тебя влиять. Не следовало разрешать тебе находиться рядом с этим психом и его жалкими проблемами.

Слова, слетевшие с его уст, вызвали у меня желание перескочить через его стол и ударить его по лицу. Ланс не был психом – он боролся со своим сознанием. То, что он не мог найти свое место, не делало его слабым. Как отец посмел изобразить его в таком свете? Ланс был большим мужчиной, чем он сам. К сожалению, депрессия поглотила его быстрее, чем он сумел найти выход.

– Посмотри на себя, Лэндон. Какого черта ты делаешь со своей жизнью? Нет образования. Нет целей. Нет будущего. Ты идешь прямо по стопам этого неудачника, а твоя мать ведет тебя туда же, куда вела его. Я не удивлюсь, если в один день ты тоже окажешься под землей.

Озноб пробежал по моему телу, кислота комом подкатила к горлу. Как он мог такое сказать? Как он мог сказать, что не удивится, если я умру, как Ланс?

– Я чертовски тебя ненавижу, – выплюнул я, чувствуя, как с каждым новым словом в моем животе нарастает ярость.

Как человек может быть таким жестоким?

На его лице не промелькнуло ни намека на раскаяние. Он не чувствовал вины из‑за своих слов и даже не осознавал, что перешел черту.

Казалось, он доволен собой и гордится тем, что сумел ударить меня по больному. Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки на груди.

– Ты ненавидишь меня, потому что я не нянчусь с тобой, как твоя мать. Это называется жесткой любовью, Лэндон, и кто‑то должен сказать тебе правду. В этом мире ты никогда не добьешься успеха без надежного костяка и толстой кожи. Люди будут втаптывать тебя в грязь, а не кормить из бутылочки, как твоя мать. Сейчас тебе девятнадцать лет, и пора начинать вести себя в соответствии с возрастом.

– А когда ты начнешь вести себя в соответствии с возрастом? – рявкнул я в ответ и стиснул зубы.

– Я уже это делаю, Лэндон. Я взрослый мужчина, который занимается своим делом. Я понимаю, что мать нянчится с тобой, и, уверен, что в твоей жизни есть люди, которые поступают так же, но так будет не всегда. В какой‑то момент они устанут от тебя и больше не будут мириться с твоими глупостями. Терпение тех, кому небезразлична твоя плачевная судьба, не вечно, и, поверь мне, оно иссякнет быстрее, чем ты думаешь. Сколько людей стояло у могилы Ланса после его смерти? Практически никто. Люди не задерживаются с такими, как Ланс, и с такими, как ты. Так что смирись с этим, будь мужчиной и измени то, кем ты являешься и как ты живешь. В противном случае ты останешься несчастным и покинутым и проведешь жизнь, цепляясь за юбку матери.

– Прийти сюда было гребаной ошибкой, – пробормотал я, вставая со стула. – Я забыл, что ты за человек.

Он невозмутимо начал что‑то печатать на своем компьютере.

– Хорошо. Уходя, закрой дверь.

Я был уже у двери, когда снова услышал голос отца:

– Я рассмотрю оплату счетов твоей матери только в одном случае.

– В каком?

– Ты пойдешь в юридическую школу, как мы и планировали. Можешь работать здесь по выходным и вернуть свою жизнь в правильное русло.

– Я не собираюсь этого делать.

– Тогда твоей маме придется разбираться самой. Не возвращайся, пока не будешь готов стать настоящим мужчиной. Пока ты продолжаешь вести себя как ребенок, я не хочу иметь с тобой ничего общего.

– Я сюда не вернусь, – поклялся я. – И я больше никогда не хочу тебя видеть. В следующий раз увидимся на твоих чертовых похоронах, – пробормотал я.

– Или на твоих, – парировал он, и его слова были покрыты зловещей ненавистью.

Я не мог поверить, что моя мать могла полюбить такого человека, как он.

Я вышел из кабинета, чувствуя себя полностью разбитым, злым и несчастным – очень несчастным. Не потому, что мой отец оказался чертовым монстром, а потому, что я был не в состоянии помочь маме.

Она нуждалась в отдыхе, а я понятия не имел, как облегчить ей жизнь.

Сидя в машине возле офиса, я крепко сжал руль и сделал несколько глубоких вдохов. Сердце бешено колотилось, и я пытался остановить нарастающую панику, в то время как слова отца снова и снова всплывали в моей памяти.

Я не удивлюсь, если в один день ты тоже окажешься под землей.

– Я не такой, я не такой, я не такой, – повторял я сквозь почти сомкнутые губы.

Я не был слабым ребенком, каким меня считал мой отец. Я не был моим дядей. Я был измучен, но не сломлен.

Держась за руль, я всеми силами пытался вырваться из темноты. Мне удалось выровнять дыхание и вернуть пульс к нормальному ритму. Всего несколько месяцев назад не получилось бы. Разговор с отцом вырвал бы меня из жизни на несколько часов.