Летняя работа
– Ты восхищаешься этим, верно? – говорит Билл, и я решительно киваю и только потом осознаю, что он имеет в виду не виски у себя в правой руке, а вино в левой. – Это очень, очень старое Шатонёф‑дю‑Пап.
– О‑о‑о‑о, – отвечаю я. – Можно взглянуть?
– Конечно, – говорит он, осторожно протягивая мне бутылку этикеткой вверх.
– Черт возьми, да оно старше меня, – говорю я, неосторожно вступая на дилетантскую территорию. – То есть, я хотела сказать, это был такой хороший год… – Я медленно умолкаю.
– И оно даже не самое старое в нашей коллекции, – гордо отвечает он, поворачиваясь, чтобы поставить спиртные напитки у зеркальной стены в задней части бара. – Между прочим, ты вполне можешь устроить дегустацию. Просто поговори с Расселом, когда он придет. Ты же сомелье. Он не будет возражать.
– Джеймс что‑то говорил про униформу? – переключаюсь я на другую тему, ловя свое отражение в зеркале, когда Билл отодвигает бутылку джина. Мой новый шикарный лохматый боб в стиле Хизер выглядит так, словно я только что встала с постели, и я чувствую, что от меня начинает пахнуть. – Одежда на мне не очень‑то свежая.
– О, как грубо с моей стороны. – Билл разворачивается, сбивая при этом бутыль бренди с полированной столешницы. Я отшатываюсь, ожидая звука удара, но не слышу ничего, кроме тишины. Он тянется вниз и поднимает бутыль с пола за барной стойкой. – Резиновые коврики, – ухмыляется он. – После того, как Рассел с тобой закончит, я отведу тебя на задний двор, и ты сможешь освежиться в туалете для персонала.
Я делаю глубокий вдох. Я со всем справлюсь.
– А какая будет музыка? – спрашиваю я его.
– Традиционная. Лиры, арфы и тому подобное.
– Слава богу, без волынок.
– Ты не фанат?
– А можно ли быть фанатом волынки? В Гластонбери[1] она точно не бывала хедлайнером, если ты понимаешь, о чем я.
Он смеется, с тревогой поглядывая на дверь. Мы оба ждем знаменитого Рассела. Биллу, я полагаю, не терпится представить своего нового сотрудника, и я распрямляюсь на стуле, чувствуя, что хочу, чтобы он и мной мог гордиться.
– Ты не такая, какой я тебя представлял, – тихо говорит он. – И совсем не такая, как на твоей аватарке в соцсетях. – У меня замирает сердце. Я сделала соответствующую стрижку, но это не особо сократило пропасть между красивой, элегантной Хизер и мной.
– Я очень фотогенична. Поэтому мне трудно знакомиться в интернете, – отвечаю я Биллу, стараясь не обижаться. – Мужчины всегда разочаровываются, когда видят меня в реальной жизни – такие шикарные у меня фотографии.
– О, я не это имел в виду, – говорит он, улыбаясь. – У тебя на аватарке кошка.
На мгновение я теряюсь, а потом вспоминаю свой совет Хизер:
– Смени аватар на что‑нибудь непримечательное.
– Ах, да, – говорю я, быстро соображая. – Я действительно люблю кошек.
Не заходи в социальные сети. Сделай все настройки приватными. Большую часть лета тебе нужно быть в офлайне. Фотография кошки подойдет. Я смогу изобразить любовь к кошкам на три месяца.
Я кручусь на барном стуле с кожаной обшивкой и осматриваю столовую. Тугая белая ткань покрывает большие квадратные столы и стулья, на спинках завязаны банты. Выглядит немного слащаво, но очень мило.
На каждом столе стоит маленькая свеча в коротком серебряном подсвечнике с лентой в шотландскую клетку у основания. Огромные шторы подхвачены лентами, тоже в клетку. Стены насыщенного бордового цвета, а сверху кое‑где видна оригинальная каменная кладка. Здесь висят позолоченные картины с изображением мужчин в килтах, со спаниелями и оружием. В комнате витает слабый запах сигарного дыма, и я не могу представить себе здесь никого, кроме тучных мужчин лет семидесяти, пьющих бренди и рассматривающих старые карты.
– Это единственная комната, которую еще не отремонтировали, – произносит Билл.
– Отремонтировали? – говорю я, сбитая с толку.
– Ах да, конечно, ты же не видела остальной части дома! Мы привели в порядок все, кроме этой столовой. Строители приступают к работе на следующей неделе, так что у нас будет пара спокойных недель, пока они укладывают новый ковер и заново все красят. Обслуживание будет только в баре, и ожидается скромное меню. А затем, в первую неделю июня, начнется все самое главное. Лето, новый отель, новый ресторан. Поехали!
– Ах, – говорю я. – Новый шеф‑повар, новая карта вин, да еще и ремонт?
– Видите вон того старика? – говорит Билл, указывая на позолоченную картину на стене. – Это прадед нынешнего владельца поместья Майкла Макдональда.
– Да ладно, – улыбаюсь я Биллу, который сейчас занят полировкой винного бокала.
– Так и есть. И его верная гончая Дюк. Интересно, как бы он отнесся ко всем здешним переменам?
Кухня открытая и занимает половину дальней стены, примыкая к бару. Теперь, когда у меня есть время подумать об этом, я понимаю, как странно, что в таком старомодном месте установлена современная техника. Практически из любой точки обеденного зала видна зона сервировки с тепловыми лампами из нержавеющей стали и массивным дубовым каркасом. Там Джеймс, теперь уже в черной бандане, пробует что‑то из маленького серебряного кувшина. Дегустация в его исполнении превращается в очень серьезное занятие.
Он улыбается, когда дверь кухни распахивается, и в нее вваливается огромный мужик – настоящий образчик показной маскулинности. Он одет в пыльный синий твидовый костюм с жилетом, в верхнем кармане которого виднеется ярко‑желтый носовой платок. На голове у него грива из темных кудрей, а глаза одновременно темные и яркие. Он выглядит как супермодель сорока с небольшим лет из тех, которых можно увидеть в рекламе роскошных часов в GQ, когда он поднимается из отделанной дубом каюты старинного парусника, небрежно распахнув рубашку, и тянется к безликой женщине в золотом бикини.
– Привет, Хизер. Добро пожаловать, – мурлычет он с акцентом непонятно какой части Британии, при этом его голос похож на жженую карамель поверх ванильного джелатто. Он бросает экземпляр газеты «Шотландец» на барную стойку рядом со мной.
– Это я, – говорю я.
– Джеймс! – кричит он, глядя мне прямо в лицо и слегка поджав губы. Как бы он ни был красив, я должна сказать, что его мужественность меня совершенно не привлекает: бедная женщина, которой предстоит выйти за него замуж, обречена на пожизненную эпиляцию зоны бикини, тренировки, а в худшем случае и вагинопластику. Не прошло и доли секунды, как двери снова распахнулись, и появился Джеймс. Он шел, опустив голову и изучая свои записи. Вот он гораздо больше в моем вкусе. Если в Расселе все жесткое и отполированное, то в Джеймсе все мягкое и простое. Например, его волосы выглядят так, будто пахнут шампунем, а не дорогим гелем для волос. Симпатичный, но не настолько, что это пугает, да и яйца вряд ли бреет.
[1] Фестиваль современной музыки в Гластонбери – прим. пер.
