Ты мой луч света в кромешной темноте

– Разбежался, – шикнула тётка. – Сказано же, шансов мизер. Хочешь такие деньги на ветер выкинуть? Я не дам. И ухаживать за ней в больнице сам будешь. Отпуск бери. Я поехала домой.

Ане не хотелось спорить. Она была слишком подавлена, чтобы что‑то возразить. После она обо всём подумает, когда придёт в себя.

 

Глава 3

 

2008 год.

Просторный кабинет был обставлен в стиле милитари. У большого окна стоял стол цвета красного дерева, вся остальная мебель, включая кожаные кресла, были такого же цвета. Чигинский не любил, когда какая‑то деталь выбивалась из общего впечатления, ни в интерьере, ни в одежде, ни в бизнесе. Хотя в бизнесе одна деталь все же выходила за рамки. Несколько лет назад он решил ступить на скользкий путь криминала. И весьма преуспел.

Сейчас Вячеслав сидел, развалившись в кресле с высокой спинкой. На его лице явственно читалось: «а мне все по..». Хотя это было лишь внешнее впечатление, внутренне он был собран, как никогда. Его красивое лицо с большими, изумрудного оттенка глазами, давало ложное впечатление о нем, как о добром парне, душе компании. Кстати, Чигинский без зазрения совести часто пользовался этим, вводя людей в заблуждение.

Напротив расположился миловидный блондин, с маленькими хитрыми глазками. Его лицо напоминало лисье и по характеру этот человек был точно такой же. Криминальный авторитет Романов Ростислав Петрович, по прозвищу Ростик.

– Ты зарываешься, Слава, я не раз тебя предупреждал, чтобы ты не лез в это дело,– зло сказал Ростик.

Вячеслав сделал вид, что не заметил интонации в голосе собеседника.

– Мы с тобой из разных миров, Ростислав. Ты авторитет в своем мире, я – в своем.

– Ну вот и ходи по своим дорожкам, пока ходят ножки,– глаза собеседника зло блеснули.

– Опа. Ты мне угрожать вздумал? Вспомнил девяностые, Ростик? – улыбнулся Чигинский.

– Когда были девяностые, ты еще мамкину титьку сосал,– взъерепенился Романов. – А я уже баланду на зоне хлебал.

– То, что мне 28 лет – неважно. Заинтересованные люди мне предложили сделку, и я согласился. Посторонних это не должно касаться,– Чигинский слегка повысил голос.

– Я тебя предупредил,Слава, – Романов встал и, не попрощавшись, вышел за дверь.

В темном углу кабинета, где стоял журнальный столик и два кресла, раздался мужской голос.

– Что ты обо всем этом думаешь, Чиг?

Чигинский закрыл жалюзи на окне, включил лампу на столе и снова развалился в кресле.

– Брось, Татарин, ты думаешь, я Ростика испугался? Сейчас, бегу – спотыкаюсь, коленки дрожат. Я бы его на порог кабинета не пустил, но таких людей совсем не уважать тоже нельзя.

В кабинет без стука зашел Леонид, младший брат Вячеслава. Хотя младший, это громко сказано, на самом деле они были близнецы, просто Лёня родился на десять минут позже.

– Это что сейчас, Ростик был? – с порога выпалил брат.

– Он и что? Просил часть нашего бизнеса продать, – махнул рукой Вячеслав.

– Нифига руками он машет. Да если бы отец знал, на что ты семейные денежки потратишь, он бы тебе свой бизнес не передал. Нужно избавляться к чертям от этого криминала,– возопил возмущенно Лёня.

– Во‑первых, не тебе, а нам. Ты мой совладелец и заместитель. А во‑вторых, поставь я тебя у руля, ты мне весь бизнес к хренам развалишь.

Вячеслав смотрел на такого же, как он сам, темно‑русого и зеленоглазого мужчину. Он не переставал удивляться. Внешне они как две капли воды, но разные по характеру, как день и ночь. В отличие от Славы, Леонид был весь правильный, сотканный из сомнений и совести. Это обстоятельство не добавляло старшему радости, но, несмотря на это, он любил брата.

– Не парься, Лёнчик, Славка знает, что делает,– сказал Татарин, а затем последовал странный звук: вжик‑ вжик.

Лёня вздрогнул от неожиданности и обернулся.

– Бля, ненавижу, когда вы тут в темноте сидите, как мыши.

На журнальном столике зажглась лампа и Леонид увидел, как Татарин убирает пистолет в кобуру. Это был начальник службы безопасности, а по совместительству друг и телохранитель Вячеслава – Татаринцев Станислав Михайлович, по прозвищу Татарин. Несмотря на его симпатичную внешность, у него было почти всегда пугающее выражение лица. Его цепкие, почти чёрные глаза, казалось, замечали любую мелочь. Еле заметный «ёжик» волос на голове не давал представление о том, какого они цвета. Только они с братом знали, что в свои 29 лет Стас совсем седой. Сказалось участие в боевых действиях.

– Славка, когда ты уберёшь контуженного на всю голову из нашей фирмы? – Леня прислонился спиной к дверному косяку.

– Когда рак на горе свистнет, – глаза брата недобро сверкнули. – Тебе заняться нечем, малой, так иди домой. – резким тоном ответил Слава.

– К маме и папе,– добавил Стас и засмеялся.

– Да ну вас.

Сделав вид, что обиделся, Леонид ушел. Что поделать, если в отличие от брата, он действительно жил с родителями.

– Можно мне ему морду набить? Представляешь, он нас мышами обозвал, – Татарин ехидно улыбнулся.

– Можно, но не нужно, брат всё‑таки, – с такой же улыбкой ответил Чиг. – Поехали на обед, хватит работать.

***

В этот день Чигинский решил пообедать с братом, а потом поехать домой. На фирме особо важных дел не было, можно подумать об отдыхе, тем более, что завтра выходной. Когда они ехали из ресторана в дорогом автомобиле Вячеслава, за рулем сидел Татаринцев. Сзади была машина сопровождения. После визита Ростика, пришлось таскать за собой бравых ребят, нанятых Стасом.

– Эх, красота какая, кругом сирень цветёт. Слушай, Слав, а давай наломаем где‑нибудь сирени и поедем к маме. А что, ты давно у родителей не был, – мечтательно произнес Леонид.

– На прошлой неделе был. И потом, им по‑моему и тебя хватает, – равнодушно отозвался Слава.

– Эх, не романтичный ты какой‑то, – вздохнул брат.

– Очень много романтики в том, чтобы повидать родителей. А хотя можно и съездить, делать‑то все равно нечего. Стас, останови у этого сквера, здесь всегда много сирени. Пойду наломаю пару веток.

– Здорово! А я пока маме позвоню, что мы едем.

– Не надо, пусть будет сюрприз, – улыбнулся Вячеслав, выходя из салона.

– Эй, куда это ты без меня? Сдурел? – возмутился Татарин, выходя следом. Мог мне сказать или ребятам, сходили бы и нарвали.

– Нет уж, цветы для мамы я всегда выбирал сам, наломаете мне чахлый веник, – возразил Чигинский.