Луна и лотос. Сказка для взрослых
«А если я захочу вернуться в усадьбу, в свой номер, и попрошу проводить меня – что ты тогда скажешь?» ‑стучало у нее в висках, и рассудок ныл, искушая задать этот вопрос вслух… сердце же шептало иное:
«Молчи, молчи! Ты не хочешь никуда возвращаться… ты хочешь быть здесь, с ним… обниматься, целовать его губы, смотреть ему в глаза – и танцевать, как принцесса с заколдованным принцем, танцевать до зари, до третьего петушиного крика».
Бальное платье сидело как влитое, словно его сшили нарочно для Жени – сшил мастер, знакомый не только с ее эстетическими предпочтениями, но и со всеми нюансами фигуры… Она сама удивлялась, как легко привыкла к жесткому корсажу и пышной юбке, как плавно и грациозно удавалось скользить рядом с Романом – несмотря на новые туфельки – и если он был похож на принца, то и Жене могла не стыдиться за себя. Золотое монисто не холодило, а приятно согревало шею, как бархотка.
Порою реальность плыла, теряла четкие контуры, и вот тут она по‑настоящему пугалась… пугалась, что проснется, и все исчезнет: таинственный дворец на берегу Волги, изумрудное платье и прекрасный темноглазый принц.
«Нет, нет, я не хочу… если это сон – пусть длится подольше… потому что мне никогда больше не увидеть такого чудесного сна!»
Роман вдруг резко остановился и повернулся к Жене.
– Что?.. Что ты… – но губы столкнулись с губами, руки сплелись, тела прижались друг к другу, почти слившись в одно целое. Этот поцелуй был совсем не похож на прежние – в объятиях Романа Женя застонала от убийственного сочетания жара, страсти, боли и удовольствия, она словно глотала сладкий огонь, умирала, но не могла и не хотела прервать поцелуй.
Разъединив губы на краткий миг, он что‑то шептал ей, о чем‑то спрашивал – и она шептала в ответ:
– Да… да… да!.. – заранее соглашаясь и принимая все условия, и даже если речь шла о вечном плене или продаже собственной души, это не казалось таким уж важным… Роман был твердым ниже пояса, она не могла не чувствовать, и сама таяла, как масло, от понимания – и ощущения – и от бесстыдного телесного свидетельства – что он ее хочет. Хочет так сильно, что все может случиться прямо здесь и сейчас, и… Женя была к этому готова, без страха и без смущения, не думая ни о каких последствиях. Никогда прежде страсть к мужчине не захватывала ее с такой силой, и никогда прежде ни один мужчина не смотрел на нее и не касался так, как это делал Роман. Блаженство разливалось по телу, удовольствие было неземным… нечеловеческим… она боялась умереть, если он еще раз ее поцелует – и знала, что умрет, если не поцелует.
Ледяная рука прикоснулась к Жениной шее. От испуга она пронзительно вскрикнула и теснее прижалась к Роману, он же гневно смотрел на кого‑то, стоявшего у Жени за спиной.
– Роман Дунаевич… – послышался тихий шелестящий голос, сходу и не разобрать – женский или мужской, но кровь от него стыла в жилах. – Роман Дунаевич… Заждались вас… Дунай Дунаевич гневается… и Дана Светлановна огорчается…
Женя попыталась обернуться – взглянуть, кто же там, позади, чтобы не было так страшно, но Роман удержал ее железной рукой, не позволил смотреть, и с тем же холодным гневом сказал кому‑то:
– Уйди прочь! Не смей показываться… я и сам знаю, что и когда делать. Убирайся!
– Как прикажете, Роман Дунаевич… – шелестящий голос перешел в долгий вздох, отдалился, исчез.
– Рома!.. Кто это приходил?.. – пролепетала Женя, дрожа с головы до ног – словно ее заколдовали в обратном порядке, из кипящего ключом молока перебросили в студеную воду…
– Никто, – ответил Роман сквозь зубы и повторил: – Никто!
Переспрашивать она не посмела, молча покорилась, когда он крепко сжал ее руку и повел к большой двустворчатой двери, ведущей в зал.
***
Праздник был чудесным – наверное, самым лучшим праздником с музыкой и танцами в жизни Жени, а Дунай Дунаевич, дед Романа, оказался совсем не страшным. Положа руку на сердце, он был столь же невероятно красивым мужчиной, как и его внук, разве что с изрядной поправкой на возраст…
Женя так и не смогла определить, сколько же паспортных лет «здешних мест хозяину» – по всему выходило, что никак не меньше семидесяти, а на вид… вот это было самое странное: Дунаю Дунаевичу с виду можно было дать и сорок, и семьдесят, и сто, в зависимости от того, как падал свет на его лицо с крупными чертами, улыбался он или хмурился, двигался или сидел неподвижно в громадном кресле, застыв, как статуя. Уточнять у Романа было неудобно, да и какая, в сущности, разница?..
В первую минуту, когда Роман, протиснувшись через толпу гостей, подвел ее к деду для ритуала знакомства, Женя ужасно струсила и уставилась в пол, не смея глаза поднять на величественную фигуру, задрапированную в маскарадный сине‑зеленый плащ… оттенок плаща немного напоминал цвет ее платья, но это, скорее всего, было случайностью.
– Не бойся! – шепнул Роман, крепче сжал ей руку, и Женя снова ощутила блаженное тепло и покой, перетекающее в нее, словно они были связанными сосудами. – Он строгий, но добрый…
– Что молчите, как рыбы?.. – пророкотал сверху мягкий бас. – Долгонько же мы вас ждали, долгонько! Ты, Роман, представь подружку, дай посмотреть поближе…
– Дедушка, к чему эти церемонии? – возразил Роман как ни в чем не бывало. – Оставь ты их, пожалуйста, ради меня – оставь… Давай познакомимся как люди.
Дед не рассердился, только усмехнулся – усмехались они с внуком очень похоже:
– Ну‑ну, будь по‑твоему… Как же зовут это прекрасное дитя?
– Евгения… – несмотря на страх, Женя решила, что сама назовет свое не слишком благозвучное имя. Колени все равно дрожали, и она не нашла ничего лучше, чем изобразить подобие книксена – похоже, это рассмешило или умилило Дуная Дунаевича. Он соизволил подняться во весь свой исполинский рост (в нем было не меньше двух метров, высокий, мускулистый и широкоплечий Роман рядом с ним казался человеком среднего роста и среднего сложения) и сам подошел к гостье:
– Здравствуй, девонька… добро пожаловать!
– С… спасибо…
– Ишь – «спасибо»! Сама не знаешь, за что благодаришь, а благодаришь! Вежливая, это хорошо… невеж не люблю…
Женя, не зная, как реагировать на странную манеру Дуная общаться, покраснела и опять уставилась в пол…
– И скромная, – с удовлетворением резюмировал длинноволосый великан с темной бородой и усами, глубоко вошедший в роль «морского царя». Спиртным от него не пахло, пахло странным травяным одеколоном, и еще чем‑то неопределимым, приводящим на память волжские просторы, кровавые закаты и цветущие рощи по берегам…
– Ну что, дедушка, ты доволен? – Роман говорил с Дунаем беспечно, по мнению Жени – даже как‑то легкомысленно, без трепета и чрезмерного почтения. Должно быть, знал свою силу любимый внук, и позволялось ему больше, чем другим.
– Ночь коротка… а я хочу с подругой потанцевать.
