Мадам Арабия
Началась вторая часть церемонии, не менее странная для нас, чем первая. Сначала по сцене несколько мужчин тягали тяжеленные троны, устанавливая их друг напротив друга, потом на них усадили жениха и невесту лицом к лицу. Со лба у новобрачных тек пот, который поочередно вытирали друг жениха и подружка невесты. Затем троны снова переместили, поставив рядом, а перед молодоженами установили шкатулку с рисом, который подожгли. Под завесой дыма начались Семь кругов – ритуал, во время которого новоявленные муж и жена проходили, держась друг за друга, круг, а в перерывах между заходами читались молитвы. Все это время пара была окружена плотной толпой из помощников, родителей, друзей, любопытных детишек и просто интересующихся. Каждый лез, советовал, пытался поучаствовать. Только мы мечтали побыстрее ускользнуть из этого шумного чадного безумия.
– No problem![1] – не потерял присутствия духа Раджа, услышав мольбу. – Но подождите еще полчаса. Я прошу вас благословить молодоженов, а потом мы доставим вас домой!
Я онемела: да, я помню, что белые на индийской свадьбе – это важно, но еще никто никогда не просил меня никого благословлять! Впрочем, отказаться значило обидеть принявшую нас радушную семью до глубины души.
Благословение оказалось простым – мы возложили руки на головы новоиспеченных мужа и жены, прилежно улыбнулись и были запечатлены на общем свадебном фото. Финальным аккордом стала потеря Саниных тапок, которую мы обнаружили, вернувшись к дому жениха и невесты. По индийским традициям перед входом в дом или магазин надо разуться, и мы послушно скинули обувь у порога, когда нас повели наряжаться. К нашему возвращению состав горы обуви несколько раз менялся, и в Белкиных шлепках, украшенных стразами, кто‑то ушел. Ситуация для Индии типичная, но немало огорчившая владелицу. Справедливости ради скажу, что Раджа, не желая портить настроение гостей в такой важный день, кинул клич, и через пятнадцать минут тапки нашлись. Их надела немолодая индианка, одна из родственниц мамы невесты.
После этого, усадив на байки по‑женски, боком (по‑другому в сари было ехать невозможно), нас увезли в Калахару. Мы обе шатались от усталости, у меня было лицо в потеках косметики и грязные пятки. Я так и уснула, не помывшись, и Саня тайком сфотографировала мою черную ступню, торчащую из‑под пледа, и обездвиженное глубоким сном тело. «Мой человек превращался в индуса», – философски отметила она.
Индийская свадьба стала для нас посвящением в местную жизнь. Погуляв под барабаны в ночи, мы признали район своим и начали потихоньку к нему привыкать. Прямо напротив нашего дома стояло еще одно здание, принадлежащее Калахара Residency: с такими же красными воротами, но еще и с аккуратным английским газоном и вымощенными плиткой тропинками. На первом этаже этого дома жила индийская семья, занятая повседневными заботами: жена по утрам провожала мужа на работу и развешивала постиранную одежду на капот машины и скутер, припаркованные во дворе. На втором этаже по вечерам светилось окошко, там арендовали комнату русские девушки, которые громко ссорились и устраивали шумные party. Чуть дальше по улице стояли два маленьких домика, в одном обитали супруги, и пожилая жена день за днем сидела на крыльце, перебирая в тазике крупы. В другом устроился Кристиан с родителями, дочкой, женой и бульдогом. Еще один дом, фиолетовый, на повороте на главную улицу, занимала большая семья в несколько поколений: взрослая дочь выходила во дворик, качая на руках ребенка и зажигая ароматические палочки перед алтарем, ее отец дремал на крыльце в кресле‑качалке. Напротив их крыльца сохли на веревках одеяла и простыни, чуть в отдалении прятался в траве заросший колодец и цвели розовым пышные кусты. Как‑то, выскочив из них, прямо перед нами перебежал дорогу здоровенный серый кабан.
Центральная улица Калахары, через которую шли автобусы с Мапсы до Баги, была небольшой, но на ней разместилось все, что может понадобиться жителям деревни. Под синей, длинной и внушительной вывеской заседал Panchayat – орган местной администрации. В ряд один за другим выстроились несколько продуктовых шопов: четыре ресторанчика, магазин посуды «Mumbai Market», шиномонтаж (возле него сидели измазанные машинным маслом парни), большая бакалея, в которой неизменно толпились мужчины, чтобы купить сигареты; церковь; просторная кондиционируемая аптека, тесный бар, магазин тортов и сладостей с кремовыми пирожными и банками печенья; садик с цветами на продажу и полупустая пекарня. Мы перезнакомились с продавцами и по утрам бегали через дорогу, чтобы купить пару пакетов молока, бананы и дюжину яиц к завтраку. Больше всего нам полюбился магазинчик, где работали полненькая мама и высокая дочка‑подросток. В нем было не развернуться, а полочки полны соусов, козинаков и подсолнечного масла. По вечерам жители Калахары и окрестных деревень вылезали на улицу перекусить, поболтать или просто посидеть на парапетах. Нас население Калахары разглядывало с любопытством, но обидеть никто не пытался.
Мы потихоньку осмелели и стали осваиваться и в доме: осматривать двор, вид с балкона и даже выбираться на крышу. Движение в Калахара Residency временами стихало, но никогда не прекращалось полностью. Ворота внизу открывались шумно и с грохотом, так что жильцы, не выходя из комнат, слышали, что кто‑то приехал или уезжает. На лестнице то и дело слышались шаркающие шаги, по выходным Адриан или другой молчаливый уборщик мели здание метлой, похожей над длинный тощий хвост: ее делали из мягких метелочек камыша, и она больше размазывала, чем собирала пыль. Крыша, расположенная через пролет, была идеальным наблюдательным пунктом: устроившись на широком бортике перил с чашкой масалы, я часами следила за соседями, за тем, как во двор заезжают байки, а по деревьям и пальмам прыгают белки, размахивая пушистыми хвостами.
В один из вечеров мы настолько расслабились, что оставили приоткрытой дверь в коридор. В нее‑то и заглянул лысый Хуссейн.
– Нам скучно, – намекнул он, умильно глядя. – Может, съездим куда‑нибудь, выпьем по коктейлю? Мы угощаем!
Лысый и его приятель в шапке вызывали у меня беспокойство. Я бы с удовольствием отказала, но Саня, находящаяся вне поля зрения Хуссейна, изобразила для меня целую пантомиму, означающую «соглашайся!». Она постоянно вовлекала меня в сомнительные мероприятия, которые были, с одной стороны, небезопасными, с другой – колоссально расширяли кругозор. Эти авантюры позволяли увидеть мир разнообразным и объемным, к некоторым его явлениям я сама не рискнула бы даже подойти близко. Белка не имела того опыта и страха, что я, ею двигало любопытство. Тогда я и прозвала ее Белкой. Как меховые зверьки за окном, Саня неутомимо вертелась и всюду совала нос, перескакивая с места на место, едва заскучав. Я торопилась следом, пытаясь, насколько возможно, принять меры предосторожности. Признав Калахару за собственную территорию, Саня жаждала начать жить хоть сколько‑нибудь светской жизнью, я была необходима ей в качестве переводчика, поэтому я скорбно застонала, кивнула, сползла с кровати и пошла одеваться.
[1] Нет проблем! (англ.)
