Мадам Арабия
– No problem![1] – не потерял присутствия духа Раджа, услышав мольбу. – Но подождите еще полчаса. Я прошу вас благословить молодоженов, а потом мы доставим вас домой!
Я онемела: да, я помню, что белые на индийской свадьбе – это важно, но еще никто никогда не просил меня никого благословлять! Впрочем, отказаться значило обидеть принявшую нас радушную семью до глубины души.
Благословение оказалось простым – мы возложили руки на головы новоиспеченных мужа и жены, прилежно улыбнулись и были запечатлены на общем свадебном фото. Финальным аккордом стала потеря Саниных тапок, которую мы обнаружили, вернувшись к дому жениха и невесты. По индийским традициям перед входом в дом или магазин надо разуться, и мы послушно скинули обувь у порога, когда нас повели наряжаться. К нашему возвращению состав горы обуви несколько раз менялся, и в Белкиных шлепках, украшенных стразами, кто‑то ушел. Ситуация для Индии типичная, но немало огорчившая владелицу. Справедливости ради скажу, что Раджа, не желая портить настроение гостей в такой важный день, кинул клич, и через пятнадцать минут тапки нашлись. Их надела немолодая индианка, одна из родственниц мамы невесты.
После этого, усадив на байки по‑женски, боком (по‑другому в сари было ехать невозможно), нас увезли в Калахару. Мы обе шатались от усталости, у меня было лицо в потеках косметики и грязные пятки. Я так и уснула, не помывшись, и Саня тайком сфотографировала мою черную ступню, торчащую из‑под пледа, и обездвиженное глубоким сном тело. «Мой человек превращался в индуса», – философски отметила она.
Индийская свадьба стала для нас посвящением в местную жизнь. Погуляв под барабаны в ночи, мы признали район своим и начали потихоньку к нему привыкать. Прямо напротив нашего дома стояло еще одно здание, принадлежащее Калахара Residency: с такими же красными воротами, но еще и с аккуратным английским газоном и вымощенными плиткой тропинками. На первом этаже этого дома жила индийская семья, занятая повседневными заботами: жена по утрам провожала мужа на работу и развешивала постиранную одежду на капот машины и скутер, припаркованные во дворе. На втором этаже по вечерам светилось окошко, там арендовали комнату русские девушки, которые громко ссорились и устраивали шумные party. Чуть дальше по улице стояли два маленьких домика, в одном обитали супруги, и пожилая жена день за днем сидела на крыльце, перебирая в тазике крупы. В другом устроился Кристиан с родителями, дочкой, женой и бульдогом. Еще один дом, фиолетовый, на повороте на главную улицу, занимала большая семья в несколько поколений: взрослая дочь выходила во дворик, качая на руках ребенка и зажигая ароматические палочки перед алтарем, ее отец дремал на крыльце в кресле‑качалке. Напротив их крыльца сохли на веревках одеяла и простыни, чуть в отдалении прятался в траве заросший колодец и цвели розовым пышные кусты. Как‑то, выскочив из них, прямо перед нами перебежал дорогу здоровенный серый кабан.
Центральная улица Калахары, через которую шли автобусы с Мапсы до Баги, была небольшой, но на ней разместилось все, что может понадобиться жителям деревни. Под синей, длинной и внушительной вывеской заседал Panchayat – орган местной администрации. В ряд один за другим выстроились несколько продуктовых шопов: четыре ресторанчика, магазин посуды «Mumbai Market», шиномонтаж (возле него сидели измазанные машинным маслом парни), большая бакалея, в которой неизменно толпились мужчины, чтобы купить сигареты; церковь; просторная кондиционируемая аптека, тесный бар, магазин тортов и сладостей с кремовыми пирожными и банками печенья; садик с цветами на продажу и полупустая пекарня. Мы перезнакомились с продавцами и по утрам бегали через дорогу, чтобы купить пару пакетов молока, бананы и дюжину яиц к завтраку. Больше всего нам полюбился магазинчик, где работали полненькая мама и высокая дочка‑подросток. В нем было не развернуться, а полочки полны соусов, козинаков и подсолнечного масла. По вечерам жители Калахары и окрестных деревень вылезали на улицу перекусить, поболтать или просто посидеть на парапетах. Нас население Калахары разглядывало с любопытством, но обидеть никто не пытался.
Мы потихоньку осмелели и стали осваиваться и в доме: осматривать двор, вид с балкона и даже выбираться на крышу. Движение в Калахара Residency временами стихало, но никогда не прекращалось полностью. Ворота внизу открывались шумно и с грохотом, так что жильцы, не выходя из комнат, слышали, что кто‑то приехал или уезжает. На лестнице то и дело слышались шаркающие шаги, по выходным Адриан или другой молчаливый уборщик мели здание метлой, похожей над длинный тощий хвост: ее делали из мягких метелочек камыша, и она больше размазывала, чем собирала пыль. Крыша, расположенная через пролет, была идеальным наблюдательным пунктом: устроившись на широком бортике перил с чашкой масалы, я часами следила за соседями, за тем, как во двор заезжают байки, а по деревьям и пальмам прыгают белки, размахивая пушистыми хвостами.
В один из вечеров мы настолько расслабились, что оставили приоткрытой дверь в коридор. В нее‑то и заглянул лысый Хуссейн.
– Нам скучно, – намекнул он, умильно глядя. – Может, съездим куда‑нибудь, выпьем по коктейлю? Мы угощаем!
Лысый и его приятель в шапке вызывали у меня беспокойство. Я бы с удовольствием отказала, но Саня, находящаяся вне поля зрения Хуссейна, изобразила для меня целую пантомиму, означающую «соглашайся!». Она постоянно вовлекала меня в сомнительные мероприятия, которые были, с одной стороны, небезопасными, с другой – колоссально расширяли кругозор. Эти авантюры позволяли увидеть мир разнообразным и объемным, к некоторым его явлениям я сама не рискнула бы даже подойти близко. Белка не имела того опыта и страха, что я, ею двигало любопытство. Тогда я и прозвала ее Белкой. Как меховые зверьки за окном, Саня неутомимо вертелась и всюду совала нос, перескакивая с места на место, едва заскучав. Я торопилась следом, пытаясь, насколько возможно, принять меры предосторожности. Признав Калахару за собственную территорию, Саня жаждала начать жить хоть сколько‑нибудь светской жизнью, я была необходима ей в качестве переводчика, поэтому я скорбно застонала, кивнула, сползла с кровати и пошла одеваться.
Роль аниматора выпала тоже мне – Саня, пользуясь незнанием языка, удобно расположилась на заднем сиденье рядом и дремала, я же втиснулась в просвет между передними креслами и, качнув головой в такт арабской музыке, стала расспрашивать молодых людей об их любимом предмете – о них самих. Скоро выяснилось, что Хуссейн и Хабиб – ближайшие друзья; у Хуссейна богатый отец, владеющий несколькими магазинами и домами в разных странах, в том числе в Египте; Хуссейну – тридцать один, Хабибу – тридцать пять, оба курят гашиш, обожают алкоголь, который не могут пить по законам своей страны, Саудовской Аравии, поэтому в Гоа отрываются на полную катушку. Этой информации мне вполне хватило бы для того, чтобы больше никогда с ними не разговаривать, если бы не проскользнуло слово «школа».
[1] Нет проблем! (англ.)
