Мадам Арабия
Хуссейн и Хабиб, как и другие арабы нашего дома, прилетели по студенческой визе и учились в Академии английского языка. Родители отправляли своих уже вполне взрослых отпрысков за рубеж, чтобы завершить их образование, приучить к самостоятельности и заставить выучить иностранный, необходимый в торговле как воздух. Англия и Европа – далеко, дорого и сложно, а Индия под боком, стоит копейки, а английский является государственным языком. Приехав, я с первого дня была потрясена отсутствием языкового барьера – на английском говорили все, кроме совсем уж бедняков, в школах его преподавали в первую очередь, а хинди – только во вторую, почти все надписи – в учреждениях, на дорогах, в аэропорту – были дублированы на английский. При таком положении дел Индия была наилучшим выбором, как бонус – море рядом. Всеми благами Гоа парни пользовались на свой лад, купаясь, сворачивая косяк за косяком, увиваясь за девчонками, заливая в горло литры пива и в промежутках иногда забегая поучиться.
Я навострила уши. Учить английский за рубежом было моей мечтой со школы. Я копила деньги на Кембридж больше года, но, собрав лишь треть суммы, истощилась и упала духом. В Гоа же месячный курс, по словам лысого, стоил всего семь тысяч рупий, занятия ежедневно, по три часа каждый день – grammar, conversation и vocabulary[1]. Арабы пообещали отвезти и все показать.
На следующее утро я вскочила по будильнику и выбежала на балкон: Хабиб жил на нашем этаже, через две комнаты, его нужно было разбудить и проконтролировать, чтобы поездка в академию состоялась. Арабы в Индии жили по привычному графику Среднего Востока – просыпались поздно, чтобы пропустить жаркую часть дня, становились активнее к вечерней прохладе, а ложились спать под утро, потому часто прогуливали, не в силах встать к десяти.
Хабиб, как ни удивительно, был уже на ногах. Он одевался под рокера: черные футболки с готическими рисунками, кожанка, джинсы и железные цепочки. Неизменным атрибутом была шапка на затылке, прикрывающая жидкие кудри. Мы спустились во двор, где слегка помятый Хуссейн стоял, прижимая к животу учебник, – был день ежемесячного экзамена. Мы сели в синюю «сузуки» (ее арендовал Хуссейн, а водили по очереди все арабы) и выехали из ворот Калахара Резиденс.
Это был мой первый выезд из Калахары в направлении, отличном от Мапсы, и я взволнованно вертела головой, рассматривая округу. Мы проезжали через улицы поселков, затерянных в пальмовых рощах, мимо особняков в колониальном стиле, окруженных садиками с клумбами. У многих ворот стояли и машины и скутеры – зажиточные семьи предпочитали иметь и то и другое: в машинах с кондиционерами удобно ездить на больше расстояния, а на скутерах – объезжать пробки. Сельский пейзаж украшали белоснежные изящные католические церкви. Гоа около четырех веков был португальской колонией, и следы этого остались в названиях еды (надпись «pão» – «хлеб» можно увидеть на каждом уличном лоточке), в именах с апострофами, (фамилия D’esousa встречалась у каждого третьего), в архитектурных сооружениях и в религии: большая часть населения Гоа – это верующие католики, по выходным посещающие мессу. Впрочем, сомнений в том, что мы в Индии, не было – об этом говорили живописные индианки, наравне с мужчинами кладущие дороги; рисовые поля, затопленные водой, в которых население работало по икры в теплой густой жидкости – дело не только тяжелое, но и опасное, так как водиться в мутной жиже мог кто угодно. На развилке дорог нам попался причудливый механизм с большим колесом: индусы с лязгом выжимали сок из стеблей сахарного тростника, сладкий и мутный. На въезде в небольшой городок Пурим начались салоны мебели (образцы стульев и диванов хозяева выставляли на обочину в пыль), киоски с мороженым, фруктовые лавочки, магазины алкоголя, рестораны – все вокруг казалось новым, притягательным, и я не могла найти себе места от возбуждения, то устраиваясь на переднем сиденье с ногами, то спуская их на пол, глядя то на Хуссейна, то на Хабиба и крутясь как щен, вывезенный на прогулку.
Машина припарковалась у трехэтажного бетонного здания, расположенного между двумя другими: минимаркетом и винным «Palm Leaf». На первом этаже находился ресторан «Navtara», самая известная в Гоа сеть вегетарианских заведений, а вход в школу был через отдельный подъезд, уставленный кадками с растениями, высохшими от жары. Наверх вела узкая светло‑серая лестница, которая заканчивалась табличкой: «Англоговорящая академия, аккредитованная Кембриджем». Дверь отворяется – и мы попадаем в небольшой уютный холл. Хабиб подтолкнул меня к невысокой девушке‑индуске, сидящей за администраторским столом.
– Вас зовут Ann? Из России? – Рашми смотрела на меня снизу вверх из кожаного кресла, спинка которого возвышалась над ее головой сантиметров на двадцать. Перед администраторшей лежала куча бумаг и папок и светился монитор компьютера. – Сегодня занятий нет, студенты пишут работы… Если захотите учиться, то следующий курс начинается как раз с понедельника. Teacher Lala поговорит с вами, определит уровень и группу. Стоимость месяца – шесть тысяч восемьсот рупий, оплатить нужно сразу, демозанятие у нас не предусмотрено.
Черненькая, гладко причесанная Рашми вернулась к делам, Хуссейн остался сдавать тест, а Хабиб повез меня обратно в Калахару. По дороге домой я напряженно размышляла: хорошая ли идея идти в английскую школу в Индии? Я учила English в России в совокупности лет десять, и воспоминания об этом остались жуткие. Все вокруг твердили, что язык необходим, но преподавали его скучно до зубовного скрежета, чем напрочь отбивали интерес. У меня было в общем счете три репетитора, английский в школе, английский в вузе. Итогом стало чувство, что я изнасилована обучением, знания имелись, но из‑за языкового барьера даже ответить в самолете на вопрос «fish or chicken?»[2] стоило мучительного труда. Что сможет дать мне никому неведомый институт в Пуриме? Была пятница, впереди для раздумий имелись выходные.
Вечером во дворе я налетела на Хуссейна. Лысый расплылся в улыбке и, не теряя времени, пригласил меня и Саню присоединиться к празднику в честь дня рождения Шейны, который будет проходить у нас во дворе. Я все еще путалась в людях, в изобилии живущих на трех этажах Калахара Residency, и не сразу поняла, о ком речь. Шейной оказалась высокая, худенькая, с усыпанными мелкими прыщиками добрым лицом подружка Красавчика Азиза, выходца из беднейшего арабского государства Йемен. В нашем доме жили парни из разных стран арабского региона – из Омана, Саудовской Аравии, Египта, Йемена. Арабы‑йеменцы, прилетая учиться в Индию, зачастую в Индии и оставались: в Йемене шла война, никто не хотел возвращаться на руины, да и родители предпочитали, чтобы дети находились вдали от зоны конфликта. У студентов заканчивались визы, просрочивались паспорта, но обнаружить их было непросто, и молодые люди жили годами на деньги, которые им высылали семьи, либо находили подработку (бывало, и криминального толка) и подружек. Азиз встречался с Шейной, Джамал – с Ли, вчетвером они делили квартиру с балконом в конце третьего этажа. Азиз и Джамал учились в институте, Шейла и Ли хозяйствовали, возложив бытовые затраты на парней: и для тех и для других такой порядок вещей был совершенно естественным. Все вместе ребята составляли две странные пары, где юноши – арабы, а девушки – индианки с китайскими чертами лица (Шейла и Ли обе родом с севера Индии, ближе к Китаю). Эти четверо жили бурно и страстно, то затевая скандалы, то шумно мирясь. С саудитами ситуация была иной – граждане Саудовской Аравии, зажиточной и мирной, досыта нагулявшись, ехали домой.
[1] Грамматика, общение, словарь (англ.).
[2] Рыба или курица? (англ.)
