Мадам Арабия
Спустившись вечером вниз, мы с Белкой отметили, что к организации торжества молодые люди подошли серьезно. Двор был весь увешан серпантином, вдоль длинного здания летали связки воздушных шаров. На красноватую плитку, которой выложена парковка, вынесли из квартир пластиковые круглые столы, и парни‑арабы носились туда‑сюда, сервируя их к ужину.
– Я б от такого дня рождения не отказалась! – В глазах у Сани плескалась обида.
Я тоже невольно почувствовала себя обделенной. Для меня двор цветами любимый не украшал.
Народ еще не собрался, и мы, постояв, пошли к Хуссейну. В его холостяцкой квартире был бардак, на столе валялись учебники вперемешку с посудой и сигаретами, по углам стояли пустые бутылки (в одном из них притулился и мешок риса), микроволновка была грязная, а на плоском экране шли ролики из ютуба. В ожидании мы развлекались как подростки: я отобрала у Хабиба шапку и надела ее; Хабиб в панике стал искать, чем прикрыть пробивающуюся лысинку, парни подскочили и, собрав ему кудри, завязали хвостик, а Саня сняла все это на телефон. Арабы прикладывались к коньяку, мы – к пиву. Приехала стайка узкоглазых девчонок – подружек Ли и Шейны. Они выпорхнули из машины как птички, блестя зубами и украшениями. Когда со двора донесся веселый шум и звуки лопающихся шариков, стало понятно, что пора выходить наружу.
Это была party в американском стиле. На столики арабы поставили пластиковую посуду, бутылки пива и кока‑колы, вынесли два именинных пирога с надписями‑поздравлениями кремом, притащили баллончики с искусственным снегом, и через несколько минут всё – снег, конфетти, шарики – полетело в воздух. Когда гости выпили и перезнакомились, столы раздвинули и начались танцы, и снова собравшиеся плясали шумно и беззаботно. В разгар вечеринки Ахмад остановил музыку и церемонно преподнес своей девочке букет и часы. Под одобрительные возгласы друзей Шейла его расцеловала, потом они взяли нож и вдвоем, как на свадьбе, разрезали торт, угостив друг друга первым кусочком. И вдруг кусок торта взвился в воздух и приземлился на кого‑то в толпе. По нему, как по условному сигналу, захмелевшие девушки и парни начали кидаться сладким, кормить друг в друга из рук, облизывать пальцы, хохотать во все горло. Я помню каждую деталь, как в замедленной съемке: Хуссейн хватает кусок торта, мажет мне лицо шоколадом, я вырываюсь, перехватываю его за шею и тру бисквитом лысину. Мы мокрые от шампанского и пены из баллонов, липкие, измазанные и счастливые. Это дико, непривычно, странно, но мое лицо в зеркале ванной комнаты светится смехом, девчонки воркуют надо мной, мы помогаем друг другу отмыться. Косметика размазалась, а мокрая майка вся в разводах. Я не могу перестать смеяться, хотя и выпила совсем немного. Вечеринка в самом разгаре, когда в воротах появляется разозленный Кристиан.
– Почему вы не можете устроить ни одной party без криков, визгов и воплей?! Соседи жалуются, хватит, конец!
Уборка была короткой – мусор покидали в бак, столы унесли, а все остальное должен убрать уборщик‑филиппинец Адриан завтра утром. Шейла обняла меня за талию, заявила, что все очень‑очень рады с нами познакомиться, расцеловала на прощание и уехала отвозить подружек вместе с Азизом. Парни ушли к Хабибу выкурить по косяку, а мы убежали в квартиру, шумно обсуждая вечер. Теперь и дом был наш.
Утром в понедельник в школу никто не встал. Я робко постучалась к Хабибу, но тихий стук не поднял бы даже человека с чутким сном, чего уж говорить о молодом мужчине, который накануне крепко выпил, накурился гашиша и лег спать на рассвете. Я решила ехать сама.
Собираясь, я натянула длинное платье и закрыла голову платком. Индия не строга к туристам, но белая девушка на улице притягивает пристальные взгляды, которых становится еще больше, если она открыто одета. Индианки из хороших семей по‑прежнему ни с кем не встречаются до свадьбы, и большинство половозрелых мужчин находится в состоянии постоянного сексуального голода: отсюда и проблема насилия, особенно в отдаленных регионах страны. Зреют юноши рано, а жениться возможность есть не у каждого: свадьба и семья – это очень, очень, очень много денег. Индианки в целом скромно одеваются: национальные наряды, демонстрирующие талию, руки и ключицы, дополняются обильной драпировкой в случае с сари, а курта, состоящая из штанов или лосин и длинной рубашки с разрезами по бокам, и вовсе прикрывает женское тело. Многие накидывают на волосы палантины, платки и шарфы. Русские и европейки, попадающие на пляжи, более раскованны, частично обнажены, иначе воспитаны и, кажется, более доступны. За ними бегут в надежде на дешевое удовольствие, настойчиво добиваясь внимания. Ошеломленные натиском, непривычные к нему, женщины принимают это за страсть, влюбляются в ответ и в итоге остаются с разбитым сердцем: мужчины остывают, пренебрегают легкой добычей и после женятся на своих. Всех тайн запутанных женско‑мужских отношений в Индии я не ведала, лишь глубоко стеснялась, попадая под прожигающие взгляды. Индусы и арабы умеют смотреть, как ни одни мужчины на земле: испепеляя, буквально раздевая взглядом. В отличие от Белки, у которой был иммунитет к мужскому вниманию, я и не пыталась носить шорты и маечки, одеваясь в штаны и платья и чувствуя, что и этого недостаточно. Я купила на Мапсе нежный тонкий хлопковый палантин, в который можно было при желании завернуться целиком. Кутаясь в него и закинув за плечи рюкзак, я вышла из дома в восемь утра.
Дорога до Пурима на общественном транспорте оказалась маленьким приключением. Сначала я пылила по улице, уворачиваясь от байков, затем повернула на дорогу, идущую сквозь деревню, которая где‑то там, впереди, сливалась с трассой Panjim‑Mapusa Road, по которой ходят автобусы до столицы. Я шла по обочине, вздрагивая от постоянных сигналов (машины и байки пользуются клаксоном куда чаще, чем тормозом), и мечтала, чтобы на меня никто не обращал внимания. Смотрели все: женщины бросали работу во дворе, мужчины оборачивались, дети переставали играть и глядели с любопытством. Белая идет!
Спустя десять минут я вышла, как Элли из «Волшебника Изумрудного города», на подобие тротуара, вымощенного желтым кирпичом. По обеим сторонам дороги распростерлись поля, над которыми кружили птицы. Впереди виднелось оживленное движение. Миновав индийскую среднюю школу (шел урок физкультуры, и мальчишки играли в футбол под палящим солнцем), я вышла к дороге и, перебежав ее, буквально прощаясь с жизнью (ну никто, никто не тормозит перед пешеходом!), втиснулась в подъехавший переполненный автобус.
Каждая поездка на индийском басе – это толчея, по спине течет пот, индийские исполнители из колонок то поют, то плачут, пожилые индуски делают наставительные замечания, старушки лезут в салон, втаскивая за собой огромные сумки, задевая пассажиров, и недовольно голосят на весь автобус. Индийские дети на руках мам безмятежно спят, не реагируя ни на какие раздражители. Один раз малыш развалился во сне у меня на плече и пустил слюни. Нарушение личных границ и неудобство в транспорте, которое так раздражало в России, в Индии почему‑то совершенно не беспокоило. Индийское общество живое, житейское, общее естественное поведение не кажется чем‑то безобразным, ты сам расслабляешься и устраиваешься как удобно, не боясь ни задеть, ни быть задетым. Кондуктор дернул меня, показывая, что пора выходить, и высадил напротив ветхого одноэтажного здания primary school[1]. Навигатор показывал, что нужно завернуть за угол и пройти вперед по улице.
[1] Начальная школа (англ.).
