Мадам Арабия

Вечером во дворе я налетела на Хуссейна. Лысый расплылся в улыбке и, не теряя времени, пригласил меня и Саню присоединиться к празднику в честь дня рождения Шейны, который будет проходить у нас во дворе. Я все еще путалась в людях, в изобилии живущих на трех этажах Калахара Residency, и не сразу поняла, о ком речь. Шейной оказалась высокая, худенькая, с усыпанными мелкими прыщиками добрым лицом подружка Красавчика Азиза, выходца из беднейшего арабского государства Йемен. В нашем доме жили парни из разных стран арабского региона – из Омана, Саудовской Аравии, Египта, Йемена. Арабы‑йеменцы, прилетая учиться в Индию, зачастую в Индии и оставались: в Йемене шла война, никто не хотел возвращаться на руины, да и родители предпочитали, чтобы дети находились вдали от зоны конфликта. У студентов заканчивались визы, просрочивались паспорта, но обнаружить их было непросто, и молодые люди жили годами на деньги, которые им высылали семьи, либо находили подработку (бывало, и криминального толка) и подружек. Азиз встречался с Шейной, Джамал – с Ли, вчетвером они делили квартиру с балконом в конце третьего этажа. Азиз и Джамал учились в институте, Шейла и Ли хозяйствовали, возложив бытовые затраты на парней: и для тех и для других такой порядок вещей был совершенно естественным. Все вместе ребята составляли две странные пары, где юноши – арабы, а девушки – индианки с китайскими чертами лица (Шейла и Ли обе родом с севера Индии, ближе к Китаю). Эти четверо жили бурно и страстно, то затевая скандалы, то шумно мирясь. С саудитами ситуация была иной – граждане Саудовской Аравии, зажиточной и мирной, досыта нагулявшись, ехали домой.

Спустившись вечером вниз, мы с Белкой отметили, что к организации торжества молодые люди подошли серьезно. Двор был весь увешан серпантином, вдоль длинного здания летали связки воздушных шаров. На красноватую плитку, которой выложена парковка, вынесли из квартир пластиковые круглые столы, и парни‑арабы носились туда‑сюда, сервируя их к ужину.

– Я б от такого дня рождения не отказалась! – В глазах у Сани плескалась обида.

Я тоже невольно почувствовала себя обделенной. Для меня двор цветами любимый не украшал.

Народ еще не собрался, и мы, постояв, пошли к Хуссейну. В его холостяцкой квартире был бардак, на столе валялись учебники вперемешку с посудой и сигаретами, по углам стояли пустые бутылки (в одном из них притулился и мешок риса), микроволновка была грязная, а на плоском экране шли ролики из ютуба. В ожидании мы развлекались как подростки: я отобрала у Хабиба шапку и надела ее; Хабиб в панике стал искать, чем прикрыть пробивающуюся лысинку, парни подскочили и, собрав ему кудри, завязали хвостик, а Саня сняла все это на телефон. Арабы прикладывались к коньяку, мы – к пиву. Приехала стайка узкоглазых девчонок – подружек Ли и Шейны. Они выпорхнули из машины как птички, блестя зубами и украшениями. Когда со двора донесся веселый шум и звуки лопающихся шариков, стало понятно, что пора выходить наружу.

Это была party в американском стиле. На столики арабы поставили пластиковую посуду, бутылки пива и кока‑колы, вынесли два именинных пирога с надписями‑поздравлениями кремом, притащили баллончики с искусственным снегом, и через несколько минут всё – снег, конфетти, шарики – полетело в воздух. Когда гости выпили и перезнакомились, столы раздвинули и начались танцы, и снова собравшиеся плясали шумно и беззаботно. В разгар вечеринки Ахмад остановил музыку и церемонно преподнес своей девочке букет и часы. Под одобрительные возгласы друзей Шейла его расцеловала, потом они взяли нож и вдвоем, как на свадьбе, разрезали торт, угостив друг друга первым кусочком. И вдруг кусок торта взвился в воздух и приземлился на кого‑то в толпе. По нему, как по условному сигналу, захмелевшие девушки и парни начали кидаться сладким, кормить друг в друга из рук, облизывать пальцы, хохотать во все горло. Я помню каждую деталь, как в замедленной съемке: Хуссейн хватает кусок торта, мажет мне лицо шоколадом, я вырываюсь, перехватываю его за шею и тру бисквитом лысину. Мы мокрые от шампанского и пены из баллонов, липкие, измазанные и счастливые. Это дико, непривычно, странно, но мое лицо в зеркале ванной комнаты светится смехом, девчонки воркуют надо мной, мы помогаем друг другу отмыться. Косметика размазалась, а мокрая майка вся в разводах. Я не могу перестать смеяться, хотя и выпила совсем немного. Вечеринка в самом разгаре, когда в воротах появляется разозленный Кристиан.

– Почему вы не можете устроить ни одной party без криков, визгов и воплей?! Соседи жалуются, хватит, конец!

Уборка была короткой – мусор покидали в бак, столы унесли, а все остальное должен убрать уборщик‑филиппинец Адриан завтра утром. Шейла обняла меня за талию, заявила, что все очень‑очень рады с нами познакомиться, расцеловала на прощание и уехала отвозить подружек вместе с Азизом. Парни ушли к Хабибу выкурить по косяку, а мы убежали в квартиру, шумно обсуждая вечер. Теперь и дом был наш.

Утром в понедельник в школу никто не встал. Я робко постучалась к Хабибу, но тихий стук не поднял бы даже человека с чутким сном, чего уж говорить о молодом мужчине, который накануне крепко выпил, накурился гашиша и лег спать на рассвете. Я решила ехать сама.

Собираясь, я натянула длинное платье и закрыла голову платком. Индия не строга к туристам, но белая девушка на улице притягивает пристальные взгляды, которых становится еще больше, если она открыто одета. Индианки из хороших семей по‑прежнему ни с кем не встречаются до свадьбы, и большинство половозрелых мужчин находится в состоянии постоянного сексуального голода: отсюда и проблема насилия, особенно в отдаленных регионах страны. Зреют юноши рано, а жениться возможность есть не у каждого: свадьба и семья – это очень, очень, очень много денег. Индианки в целом скромно одеваются: национальные наряды, демонстрирующие талию, руки и ключицы, дополняются обильной драпировкой в случае с сари, а курта, состоящая из штанов или лосин и длинной рубашки с разрезами по бокам, и вовсе прикрывает женское тело. Многие накидывают на волосы палантины, платки и шарфы. Русские и европейки, попадающие на пляжи, более раскованны, частично обнажены, иначе воспитаны и, кажется, более доступны. За ними бегут в надежде на дешевое удовольствие, настойчиво добиваясь внимания. Ошеломленные натиском, непривычные к нему, женщины принимают это за страсть, влюбляются в ответ и в итоге остаются с разбитым сердцем: мужчины остывают, пренебрегают легкой добычей и после женятся на своих. Всех тайн запутанных женско‑мужских отношений в Индии я не ведала, лишь глубоко стеснялась, попадая под прожигающие взгляды. Индусы и арабы умеют смотреть, как ни одни мужчины на земле: испепеляя, буквально раздевая взглядом. В отличие от Белки, у которой был иммунитет к мужскому вниманию, я и не пыталась носить шорты и маечки, одеваясь в штаны и платья и чувствуя, что и этого недостаточно. Я купила на Мапсе нежный тонкий хлопковый палантин, в который можно было при желании завернуться целиком. Кутаясь в него и закинув за плечи рюкзак, я вышла из дома в восемь утра.

Дорога до Пурима на общественном транспорте оказалась маленьким приключением. Сначала я пылила по улице, уворачиваясь от байков, затем повернула на дорогу, идущую сквозь деревню, которая где‑то там, впереди, сливалась с трассой Panjim‑Mapusa Road, по которой ходят автобусы до столицы. Я шла по обочине, вздрагивая от постоянных сигналов (машины и байки пользуются клаксоном куда чаще, чем тормозом), и мечтала, чтобы на меня никто не обращал внимания. Смотрели все: женщины бросали работу во дворе, мужчины оборачивались, дети переставали играть и глядели с любопытством. Белая идет!