Мадам Арабия
Спустя десять минут я вышла, как Элли из «Волшебника Изумрудного города», на подобие тротуара, вымощенного желтым кирпичом. По обеим сторонам дороги распростерлись поля, над которыми кружили птицы. Впереди виднелось оживленное движение. Миновав индийскую среднюю школу (шел урок физкультуры, и мальчишки играли в футбол под палящим солнцем), я вышла к дороге и, перебежав ее, буквально прощаясь с жизнью (ну никто, никто не тормозит перед пешеходом!), втиснулась в подъехавший переполненный автобус.
Каждая поездка на индийском басе – это толчея, по спине течет пот, индийские исполнители из колонок то поют, то плачут, пожилые индуски делают наставительные замечания, старушки лезут в салон, втаскивая за собой огромные сумки, задевая пассажиров, и недовольно голосят на весь автобус. Индийские дети на руках мам безмятежно спят, не реагируя ни на какие раздражители. Один раз малыш развалился во сне у меня на плече и пустил слюни. Нарушение личных границ и неудобство в транспорте, которое так раздражало в России, в Индии почему‑то совершенно не беспокоило. Индийское общество живое, житейское, общее естественное поведение не кажется чем‑то безобразным, ты сам расслабляешься и устраиваешься как удобно, не боясь ни задеть, ни быть задетым. Кондуктор дернул меня, показывая, что пора выходить, и высадил напротив ветхого одноэтажного здания primary school[1]. Навигатор показывал, что нужно завернуть за угол и пройти вперед по улице.
Я все время сверялась с адресом, который перефотографировала с бумажек Хуссейна. Координаты в Гоа меня убивали. На официальном документе значилось: город Пурим, улица такая‑то, и вместо номера дома – «сбоку от ресторана Навтара, напротив Alex bank». По этим описаниям с помощью цивилизованных средств было невозможно ничего найти. Потребовалось время, чтобы понять, как это работает: большинство людей жили на одних и тех же местах всю жизнь и знали округу наизусть, им проще было сориентироваться на крупный магазин или офис, а нужный подъезд отыскать, пройдясь вокруг дома. Город медленно просыпался: мелкие магазинчики на главной улице были еще закрыты, фитнес‑центр «Norbert‑studio» и магазин детских игрушек не работали, почти все двери стояли запертыми. Я спотыкалась об расщелины тротуара, обходила кусты и коровий навоз и попрощалась с надеждой с утра выпить кофе: в единственном открытом кафе сонный продавец подал мне чашечку приторно‑сладкой масалы. Купив в магазине напротив школы тетрадку А4 и ручку, я села на парапете ждать, когда institute откроется. В половине десятого рядом притормозил скутер, с которого спрыгнули два тайца, помоложе и постарше.
– Донат сегодня начинает учебу, – широко улыбнулся мне старший, кивая на высокого худосочного парнишку. – Я приехал его сопровождать.
К открытию вокруг института (все называли его по‑разному – institute, academy, по названию – Englaterra или просто school) собралась группа учеников, приехала Рашми, припарковались в переулке преподаватели. Мы поднялись на второй этаж и вместе с Донатом и его опекуном окружили администраторский стол. Рашми с сомнением покачала головой, увидев в моих руках четыре купюры по две тысячи рупий: большие деньги, сдачи у нее не было, и мне пришлось идти в Canara Bank, находящийся через два здания. Отдавая наличные, я попросила Ракшу дать чек и встретила новый недоуменный взгляд. Гоа мал, отношения в его поселках совсем иного рода, нежели в большом городе. Кассовых аппаратов почти нигде нет, и даже при крупных сделках типа аренды дома документы выдаются редко и выглядят полуофициально, но никому и в голову не приходит ставить под сомнение их подлинность. Рашми взяла листочек бумаги, на котором криво нацарапала: «Ann Frolova, 6.800 рупий, оплачено», а потом повела меня к Teacher Lala, кабинет которой находился сразу за Рашминым постом.
Пожилая, чуть полноватая, очень уравновешенная индуска смотрела испытующе и казалась строгой. Она попросила меня написать на доске имя, несколько предложений и, покачивая головой вправо‑влево в знак одобрения, определила в группу Upper‑Intermediate.
– Садитесь, Энн, занятие сейчас начнется. Если вы будете что‑либо не понимать – скажите, и я переведу вас в другую группу, уровнем ниже.
Только не хватало начать учебу с позора! Я испуганно присела на стул с привинченной к нему черной дощечкой‑партой. Класс был маленький, с белыми стенами, три ряда стульев, у учительского стола стояла белая маркерная доска, слева от входа находилась дверь в личную туалетную комнатку, а возле моего стула – дверь на балкон. Помещение потихоньку заполнялось учениками. Осмотрев состав класса, я отчаянно натянула палантин на лицо и плечи. Вокруг устраивались поудобнее полтора десятка молодых арабов возрастом от девятнадцати до тридцати лет. Все они с интересом поглядывали на меня. В аудитории я была единственной девушкой.
– Это Энни, она из России, будет учиться с нами, – спокойно представила Teacher Lala и как ни в чем не бывало перешла к грамматике. В ней чувствовалась сила профессионала, готового контролировать любую внештатную ситуацию.
Объясняла Teacher Lala медленно и внятно, и, хотя урок английского шел на английском, я не испытывала сложностей, кроме смущения из‑за шепотка за спиной. Задав мне несколько вопросов, учитель кивнула – перевод в группу ниже уровнем, похоже, отменялся.
На перерыве мы выплеснулись в холл. Парни, громко переговариваясь и гогоча, выскочили на улицу, чтобы перекусить шаурмой. Я зашла в туалет, и оказалось, в мужской (к счастью, это была отдельная комната и я не застала никого внутри), страшно покраснела и спряталась на общем балконе до следующего урока. Через стекла балкона было видно парковку и пыльную подвижную улицу, по которой, бесконечно сигналя, неслись машины. Каждый кусочек пространства был утыкан указателями, вывесками, растениями, перилами, прилавками маленьких магазинчиков и закусочных, представляющих собой столик с кастрюлей и контейнерами, куда накладывают еду. На углу возле школы находилась палатка с шаурмой, вращался вертел с мясом, возле него толпились студенты. Рядом стояла стойка, с которой крепкий мужчина продавал бирьяни навынос, сто двадцать рупий за коробочку, к ней прилагался пакетик с молочным соусом. Он состоял из кёрда, молочнокислого продукта, перемешанного с рублеными овощами. Жирный рис с мясом – тяжелая еда, и такая добавка облегчала пищеварение.
Следующим уроком был conversation. Его вела Kate – полная британка лет шестидесяти пяти. Kate громко хрипло смеется и много курит в перерывах, обожает обсуждать гашиш и гомосексуальные отношения, носит кислотные майки – ярко‑розовые, бирюзовые, оранжевые – и одну серьгу с длинным пером. Кейт переехала в Гоа лет пятнадцать назад, бросив в Британии карьеру социального работника. Большую часть жизни она ходила по домам, отыскивая брошенных мамами младенцев, перевоспитывала трудных подростков, следила за неблагополучными семьями. В Индии она живет с индусом, много пьет, ест, путешествует по Таиланду и Шри‑Ланке, общается с друзьями, шокирует студентов свободомыслием и два раза в году пересекает границу, чтобы продлить визу. Она одновременно грубовата и необыкновенно чувствительна, что старается скрыть экстравагантным поведением.
– Нет такого имени – Anya, – категорично заявляет Kate, представляя меня одноклассникам. – Есть Ann, Anny. Так и будем тебя звать. Итак, Anny, это Усман Ираки, Вафик, Бахтияр Баши, Абдулазиз… А где Хуссейн и Хабиб? Передайте им, что их результаты теста очень плохие.
Я сделала вид, что слышу эти имена впервые.
[1] Начальная школа (англ.).
