Мадам Арабия

Мы с Хабибом оказались одни – условно одни, конечно, потому что с одной стороны бокс был открыт, чтобы была возможность наблюдать за состоянием пациента. Хабиб откинул металлический поручень, ограничивающий край постели, и я смогла сесть рядом. Мы смотрели друг другу в глаза, и я чувствовала, что сейчас расплачусь. Глаза у него были большие, теплющие, и было видно, как под маской Хабиб улыбается. Как получилось, что человек, которого я и не знаю толком, стал значить для меня так много?

– Как дела в школе? – спросил Хабиб.

– Хорошо, я и еще одна девушка – единственные женщины в классе, так что приходится носить платок, – рассказывала я. – Завтра с учителем Рати мы собрались на ферму специй…

– Учитель Рати очень хорошая, – кивнул он. – Мы с ней и другими студентами как‑то ходили в кино. Думаю, если сегодня меня выпустят, то завтра я смогу к вам присоединиться.

– Хорошо, только скажи врачу все как есть, не скрывай ничего, ладно?

– Я и не скрываю…

До этого Хуссейн говорил, что Хабиб не признался, что курит много гашиша.

В этот момент в бокс зашел высокий, немного хмурый медбрат. Вывел какую‑то диаграмму на монитор, взял вату, шприц. Мы оба смотрели на него испуганно, но никаких манипуляций не последовало, мужчина вышел, а мы снова повернулись друг к другу. Сидели держась за руки, и Хабиб осторожно водил пальцем по вене, выступающей на моей кисти.

– Я нашла свой байк! – заявила я. Подустав ездить общественным транспортом я собиралась начать водить скутер и хотела непременно розовый. – Сейчас покажу! – И вытащила из кармана телефон, где была фотография перламутрово‑малиновой Vespa, найденной на площадке с надписью «for rent» на Баге. Арендовать скутер стоило четыре‑пять тысяч рупий в месяц, но отыскать цвет было сложно, и этот стоил шесть.

– Розовый, да? Мы позвоним завтра, спросим цену, та, что он просит, слишком высокая. А еще, когда меня выпустят, мы сходим в кино….

В бокс стремительно зашли трое мужчин, обступил Хабиба, достали перчатки.

– Позови Джамала! – Хабиб глянул умоляюще.

Меня вытолкнули за ширму. Начался осмотр.

Я выскочила из бокса, набрала номер на разряженном, почти умирающем телефоне. В холл сбежались все. Обступив пост, арабы сосредоточенно рассматривали нарисованную доктором схему. Врачи настаивали на срочной операции.

– Завтра хирург работать не будет, а медлить опасно, может начаться воспаление, – втолковывала сестра. – Решайте сейчас и скажите ответ.

Сумму заломили бешеную – сорок тысяч рупий. И это был не предел – она могла увеличиться, так как было неясно, сколько потребуется медикаментов и суток в стационаре. Парни посчитали, сколько есть общих денег, и выскочили во двор, яростно жестикулируя. Спустя двадцать минут на парковку въехала машина со средних лет арабом и его женой. Он громко разговаривал по телефону и вытирал пот со лба.

– Это очень дорогая больница. Забирайте выписку и поезжайте в G.M.C. hospital. Я поговорил с врачом, он знает свое дело и сделает операцию за символическую сумму.

В тот момент транзакция по карте уже прошла, операция была оплачена, и, как я думала, должна была начаться с минуты на минуту, а может, уже и началась. Но Хабиб вышел во двор на своих ногах, выкурил сигарету. Решение ехать в другое место было принято. Забирая вещи из больницы, мы столкнулись в коридоре со знакомой Хуссейна – Хелен.

– Ты что здесь делаешь? – расспрашивал Хуссейн, быстро обняв ее.

– У меня брат разбился, – коротко бросила она. – Столкнулся с байком. Оба скутера вдребезги, водитель второго умер на месте. Брат лежит в левом крыле, у него повреждено лицо.

Узнав, что мы собираемся в другую больницу, Хелен заволновалась:

– Перевести его туда – очень плохая идея. G.M.C. hospital – худшее место на свете, я была там на днях.

– Там свой врач.

– Ну, смотрите сами. И берегите Хабиба. Рада была познакомиться, Энни.

Мы сели по машинам и снова поехали по Панаджи. В G.M.C. hospital пошел старший араб с женой, я и толстый Ахмад остались в машине на парковке. Я умирала от недосыпа, но заснуть было невозможно: Ахмад включил кондиционер на полную мощность, я мерзла; хотелось есть. Все ждали. Хуссейн принес мне стакан густого сладкого сока с миндалем – бадама. Наконец в третьем часу ночи двери машины хлопнули. Я не поверила своим глазам: на переднее сиденье сел Хабиб.

– Что происходит? – спросила я Хуссейна.

– Хабиб испугался операции. Год назад у него в больнице умерла мама. Он надеется, что если будет пить больше воды и принимать медикаменты, то камень выйдет сам.

Я не поверила ушам. Поднять всех на ноги, обо всем договориться и в конце концов отказаться, так рисковать?! А что, если боли возобновятся? Но это было его решение, все остальные пожали плечами. Хабиб завертел головой, обернулся ко мне, заулыбался.

– Он благодарит тебя за сегодня, – перевел с арабского Хуссейн. – Что ты была с нами, что не ушла.

Я промолчала; я была рассержена таким легкомыслием.

В Калахару мы приехали под утро. Перенервничав за ночь, я и Хуссейн не могли спать: Хабиб ушел в комнату, а мы остались сидеть на кухне, освещенные лампой. Напряжение медленно спадало. Мы коротали время, разбирая арабский алфавит. Хуссейн учил меня писать буквы, расчертив листочек в тетради на строки, чтобы я могла тренироваться; он улыбался. В шестом часу, на рассвете, я поднялась к себе. Мне показалось, что лысый смотрел вслед с едва уловимым разочарованием.

Следующие дни Хабиб выглядел прилично, оживленно болтал с приятелями и часто появлялся на балконе. В один из вечеров он, неожиданно встав передо мной, спросил:

– Я еду в Арамболь на байке. Хочешь со мной?

Я не стала спрашивать зачем, натянула толстовку и спустилась во двор. Хабиб был уже в седле, протянул мне наушник от плеера, я устроилась у него за спиной, и мы выехали из ворот. Хабиб оказался трезв и ненакурен, поэтому вел аккуратно и бережно, но мы все равно неслись рискованно быстро: арабу нравилась скорость и ветер, бьющий в лицо. Ночь стояла такая, какие бывают только в Индии, перед нами вилась бесконечная дорога с битым асфальтом, по обеим сторонам топорщились кусты, попадались безмолвные улицы с закрытыми ставнями магазинов, золотистый месяц висел рожками вверх, над дорогой летел запах жасмина, а воздух был теплым, как остывающий чай. Через час пути под звездами мы вырулили в Арамболь, где высадились на пляже, и Хабиб пошел искать драг‑дилера.