Мадам Арабия
Во дворе происходит потасовка: приехал индус, у которого худющий и высокий парень‑араб Азиз месяц назад арендовал скутер. Индус красен, потен и зол, он машет руками, указывая на байк, который весь побит и поцарапан. Хозяин требует ремонта и денег, Азиз трясет кудрявой головой, скалит выбитые зубы и платить не хочет. Во двор тут же высыпает еще десяток соседей‑арабов, прибегает смотритель дома индус Кристиан, и начинается общая свалка – с криками «La‑la‑la‑la!»[1], спорами на ломаном английском и руганью на хинди и арабском. У нас появляются верные шансы опоздать на рейс, но ссора заканчивается так же быстро, как и началась. Все разбегаются по квартирам, а мы с провожатыми садимся в машину и выезжаем из ворот Happy Residency.
Несколько остановок с прощальными объятиями в Пуриме возле нашей школы, забытый Хабибом свитер, из‑за которого он поехал обратно домой на байке и нагнал нас по дороге, – и мы паркуемся на подъезде к куполообразному стеклянно‑металлическому зданию Даболима, единственного аэропорта в штате, вытаскиваем чемоданы, и плотная толпа идет к табло и входу на посадку. Хуссейна и Хабиба окружают Юсуф, Халим, Муслим, Азиз, Джамал, малышка Ли… Белка держится поближе ко мне, а мне по‑прежнему кажется, что все это не всерьез, пока парням не приходит время становиться в очередь на вход, после которой из аэропорта уже не выпускают.
– Беби, поцелуй меня.
Хуссейн пытается обнять, я неловко уворачиваюсь. Мне неудобно перед друзьями, и я расстроена, точнее даже не расстроена, а обижена и рассержена. Как он смеет улететь и оставить меня одну? Я с независимым лицом отступаю в сторону, к металлическим перилам ограждения, где и стою до тех пор, пока Хуссейн с Хабибом, покивав всем, не исчезают в здании.
Мы нестройно плетемся обратно на парковку; я игнорирую полные сочувствия попытки Ли поддержать меня и, замкнувшись в себе, молчу всю дорогу до дома. На подъезде к Калахаре приходит сообщение от Кристиана: «Мне нужны ключи от комнаты Хуссейна». Она напоминает разворошенную нору, когда мы с Саней выносим остатки имущества: кастрюли, специи, одеяла, рис. Потом я, не произнося ни слова, отдаю Кристиану ключ и поднимаюсь к себе наверх. Мы расставляем вещи по полкам, развешиваем фотографии, кладем посуду в шкаф. Последней крепим к зеркалу общую фотографию – я, Хуссейн, Белка, Хабиб и Абдулла в Мумбае, на фоне Ворот Индии.
– Уехал – как умер. Все забрали, поделили, и словно не было человека, – мрачно иронизирует Саня, когда мы завершаем последнюю ходку, оставляя темную квартиру Хуссейна совершенно пустой. С улицы она зияет угрюмым провалом, как пещера, в которой никто никогда не жил. В нашей комнате я ложусь на кровать и тупо пялюсь в потолок.
На другой день мы впервые выезжаем в школу одни, на байке: я – в длинном платье и хиджабе, Белка – в джинсах и футболке. По узкой дорожке между пальм Саня ведет медленно, смотрит внимательно, стараясь не пропустить нужный поворот, не потерять управление, подпрыгнув на speed breaker[2], которыми утыкан весь путь. На руле болтается и поет колонка, которую Нельсон привез моей подружке из Дубая. По обочинам мелькают заросшие нежно‑зеленой травой поля, которые мы обычно проезжали с Хусcейном, попадаются маленькие магазинчики, сложенные из фанеры и до крыши набитые всякой всячиной, и белые католические церкви.
В Пуриме, в кофейне через дорогу от школы, мы перехватываем привычно плохой кофе в бумажных стаканчиках и поднимаемся по лестнице в маленький холл Englaterra. Здесь знаком каждый миллиметр: отштукатуренные белые стены, стол, за которым сидит администраторша Рашми, черный кожаный потертый диван и раздвижные двери в классы. Из‑за одной из них выпархивает Рати, преподаватель vocabulary, стройная индуска с миндалевидными глазами, хорошенькая, любопытная и подвижная.
– Энни! – Глаза у нее полны сочувствия и беспокойства. – Хуссейн улетел? Как ты? Какое красивое кольцо! – Она хватает мою руку и с жадностью рассматривает. – Он сделал тебе предложение?..
– Это всего лишь кольцо, Рати. Оно ничего не значит…
– Очень, очень красивое, – спокойно подтверждает Teacher Lala на грамматике, подходя ко мне поближе, чтобы показать что‑то в учебнике. Она немолода, умна и смотрит проницательно. Школа маленькая, все всё про всех знают.
Teacher Lala кивает коротко остриженной головой, возвращается за преподавательский стол, и урок идет своим чередом. Я чувствую себя хорошо, гораздо лучше чем предполагала и боялась. Мне просто очень хочется домой, к Джамиле – к моей любимой подруге, к моей почти сестре.
– Habibi![3]
Мы въезжаем с Саней во двор нашего дома, я спрыгиваю с байка и бегу прямиком к ее квартире, сбрасываю тапки у порога, барабаню в дверь. Спустя несколько минут внутри слышатся шаги, знакомый голос кричит: «Энни, подожди, я надену абайю!» – и дверь раскрывается, впуская меня в прохладный холл, где стоит, смеясь, моя кудрявая арабка, мое сердце, часть моей души – моя Джамиля, что в переводе значит «красивая, прекрасная». Я обнимаю ее и целую в волнистые волосы.
– Ты почему в школу не пошла? – делано возмущаюсь я. – Kisela![4]
– Султан проспал, – беспечно отмахивается Джамиля. – Я тоже вчера поздно легла, до утра чатилась с родными. Садись, будем пить кофе!
Я кидаю рюкзак в угол, подключаю телефон к зарядке. В этом доме я чувствую себя как в собственном: беззастенчиво заглядываю в холодильник, сама ставлю вариться кофе и отчитываю хозяйку за немытую посуду. Джамиля снова смеется, я ловлю ее руку, целую и прижимаю к груди. Пока она со мной, Хуссейн может лететь в хоть в Саудовскую Аравию, хоть куда угодно. У меня вздрагивают губы: Джамиля тоже скоро уезжает, через две недели ее не будет рядом. Вместе с ней отбудет и ее брат Султан. У меня в душе нарастает паника: Хуссейн, Джамиля, Султан – моя семья, мой дом, как они вообще могут куда‑то уехать?
Я стискиваю зубы, но это не помогает, слезы капают на прямо на кофейный столик, тяжелые, частые, крупные. Джамиля переодевается в соседней комнате, она не увидит, а если увидит – не удивится. В последние недели я плачу так много, словно во мне открылся кран, через который вытекает море.
Я. Не. Могу. Без них. Жить.
Хуссейн
[1] Нет‑нет‑нет‑нет! (арабск.)
[2] Лежачий полицейский», возвышение на дороге для сброса скорости (англ.).
[3] Моя любовь (арабск.).
[4] Ленивая (арабск.).
