Мадам Арабия
Наш дом – деревня Калахара, красно‑кирпичного цвета трехэтажное здание, окруженное пальмами. Мы – это я и Белка, Джамал и Ли, Хуссейн и Хабиб, Азиз, русский парень Рома и еще несколько человек, которые то вселяются в дом, то выезжают из него так быстро, что мы не успеваем их запомнить. У нас длинные балконы на втором и третьем этажах, на которых удобно по утрам пить масалу и болтать по телефону; крыша, с которой виден двор с парковкой (если смотреть вниз) и звезды (если смотреть вверх). Между двумя крыльями здания – мраморный лестничный пролет, сбоку от дома – манговое дерево. Над подъездом гордо блестят на солнце золотые с голубой отделкой буквы «Happy Residency». Village[1] Калахара расположена между районным центром Мапса, поселком чуть побольше Пуримом и столицей Панаджи. В нескольких километрах от нас – море. Мы в Индии, штат Гоа.
Просыпаясь каждое утро и глядя из дверного проема в синее небо, я молюсь – без формы и без системы благодарю Бога с неизвестным мне именем. Дом полностью оправдывает свое название – я счастлива в нем, как не была никогда в жизни.
Мы с Саней‑Белкой вылетели в Индию в начале промозглого московского ноября 2016‑го. Этому предшествовал долгий мрачный период моей жизни, когда я тенью бродила по квартире, не понимая, почему несчастна. Внешне все обстояло великолепно: у меня были здоровые родители, своя квартира в Москве, два высших образования, приличная внешность и престижная работа на телевидении. Близилось тридцатилетие: я с ужасом обнаружила, что все, что у меня есть, не приносит радости. Я вроде была перспективной журналисткой, но по карьерной лестнице как‑то не двигалась, славы не хотела и даже ее побаивалась, а деньги особо не любила. Семь лет назад родители помогли купить однушку в зеленом районе, и я засела в ней, как одинокий зверек в клетке: для меня одной она была непомерно огромной, а выйти замуж не получалось, хотя я очень старалась. Мужчины появлялись и исчезали, они были по‑своему неплохими, но ни с одним из них не удавалось построить крепкие отношения; я не хотела ребенка настолько сильно, чтобы родить его «для себя». В целом я страдала, но как‑то привычно: мне не приходило в голову, что можно по‑другому. Все вокруг существовали похожим образом. Я, впрочем, посещала психотерапевта, пытаясь разобраться в себе; были периоды простоя в съемках, когда он оставался моим единственным собеседником на недели. Очередной масштабный проект на работе подошел к концу; наступающая зима с ее холодом и долгими темными вечерами пугала меня до смерти. Я просыпалась по ночам и, глядя в темноте на стену, думала о том, что жизнь проходит мимо.
Белка нашлась сама: она собиралась зимовать в Азии и искала попутчицу. Саня уже была в Гоа и жаждала туда вернуться. Мы обменялись сообщениями в vk (она жила в Архангельской области) и встретились, когда она была проездом в Москве. При виде Белки я вытаращила глаза, выронила ключи на пол и на несколько минут лишилась дара речи.
Между нами не было ничего общего. Ей двадцать, мне вот‑вот стукнет тридцать, она из региона, я «из самой столицы!»; она высокая худенькая блондинка с нарощенными ресницами, эффектная, охочая до развлечений, украшений, платьев и мужчин, хищница, подвижная и любопытная, пробующая на зуб все новое; я – полная, низенькая и смуглая, безобидная, словно травоядное, привыкшая изо дня в день опасаться окружающего мира, быть для всех удобной и не выходить за рамки личного «загона». Саня окончила только колледж и работала администратором в салоне красоты; я была увешана дипломами, грамотами и сертификатами об окончании курсов, как породистая овчарка‑медалистка, моим главным козырем и наивысшей гордостью был журфак МГУ. Разница в образовании и статусе была очевидной, количество приложенных усилий и потраченного времени – тоже, а итог, как казалось уязвленной мне, – обидно незакономерным. Саня была довольной собой и невозмутимой, я – потерянной и неуверенной. Меня учили много работать и «за это воздастся», к тридцати я устала до смерти и разочаровалась до глубины души. Основанная «ни на чем» самоуверенность Белки, привыкшей брать все, что ей нужно, вызвала у меня прилив раздражения. «Мы не сойдемся», – мелькнуло в голове, когда Саня поставила на пол сумку‑портплед и ушла в ванную мыть руки. Совсем не так я представляла себе человека, с которым предстояло прожить полгода в самой тесной близости.
Однако Белке удалось успешно столкнуть меня с мертвой точки. Для меня поездка в Индию была смутной, эфемерной идеей, а для нее – очевидным планом, который она воплощала, не испытывая сомнений. Было стыдно признаться ей в своих комплексах, приходилось изображать невозмутимость и действовать. Помогал в подготовке и мой друг Коля – страстный любитель Индии, мечтавший и сам туда уехать на год‑другой. Эти двое синхронно двигали меня в пространстве с силой и энергией локомотивов: Белка присылала ссылки на тематические группы в соцсетях, билеты по скидкам, цены на визы и условия их получения; Коля привозил индийские фильмы, которые смотрел со мной вместе, присылал статьи тех, кто уже съездил, и взывал: «Это же шанс, который выпадает раз в жизни!» Наконец ситуация достигла критической точки: нужно было покупать билеты.
Глубокой ночью Коля забрал меня с подработки – окончательно разочаровавшись в жизни, я бросила журналистику и выживала, подрабатывая бариста в кафе неподалеку. Коля, архитектор по образованию, по ночам бомбил таксистом: он приехал на машине с логотипом и шашечками, привез меня домой и усадил перед экраном ноутбука. Я ерзала на стуле и тряслась.
– Не уходи, пока я не возьму билет… – попросила я моляще.
Он кивнул и сел в кресло рядом. Мы вышли с Саней в скайп и вот так, вися на связи из разных частей страны, купили билеты: Москва, Внуково – Гоа, Даболим.
В следующие дни казалось, что на меня обрушился дом. Я оказалась перед горой дел, которые разгребала одновременно: мы с Колей мотались в магазин стройматериалов, шпаклевали и шкурили стены (холл был недоделан, а квартиру на период отъезда я собиралась сдавать), параллельно я собирала документы на визу и искала девушку, которая жила бы вместо меня и платила аренду. По ночам, с огромным трудом забывшись сном, я видела кошмары, что в Индии выпаду из поезда, меня изнасилуют, я заболею желтой лихорадкой, банковские карты не будут работать, а наличку воры вынесут из дома во время нашего сна. Я много лет проработала в программе, посвященной разным видам социальных проблем, российских и международных; мне казалось, что как только я выйду из привычной, обжитой, хоть и нелюбимой, квартиры, то стану жертвой бед и мошенников всей Земли. Кошмары были настолько реалистичными, что, проснувшись посреди ночи, я обнаруживала челюсть накрепко стиснутой от напряжения: приходилось массировать скулы пальцами, чтобы снять боль. Мне ужасно хотелось променять опасный манящий мир за порогом на тоскливую безопасность, признать: я слабая, я не могу, мне страшно, я сдаюсь! Зарыться лицом в подушку и не выходить из дома: да, несчастная, зато живая!
Обмирая от страха, я все же двигалась в заданном направлении: меняла рубли на доллары, фотографировалась на визу, заполняла анкету (это пришлось делать семь раз!). Каждый шаг вызывал миллион вопросов: что писать в том или ином пункте? Подойдет ли снимок? Какая нужна страховка, учитывая срок пребывания? Я спотыкалась по ночам о банки с растворителем и краской, пила чай с коньяком, виски, валерьянкой и пустырником. Документы приняли, и, хотя я втайне мечтала об отказе, посольство напечатало мне визу – полугодовую, дабл.
Мой багаж был минимален – маленькая сумочка для денег и бумаг, рюкзак с ноутбуком, дорожная сумка, полная антисептиков, тампонов и туалетной бумаги (на каком‑то из форумов я прочла, что индусы ей не пользуются, подмываясь после туалета). Из одежды – купальник, платье, штаны, футболка. Все.
[1] Деревня (англ.).
