Мертвый невод Егора Лисицы
– Странно, он производит впечатление человека, который болеет за дело, и к тому же вы говорили, он принял близко к сердцу судьбу погибшей, выходит, не чужд сострадания, – произнося это, я смотрел на фельдшера, но ответил мне Астраданцев:
– Еще бы, метил ее себе в конкубины[1], – пробормотал он себе под нос.
– Бросьте, – поморщился Бродский. – Нехорошо. Девушка ведь умерла. К тому же гнусно повторять сплетни.
– Гражданин с портфелем и сам не чурается говорить за спиной, – возразил Псеков и повернулся ко мне. – Но мы в его дела не вмешиваемся, соблюдаем гигиену. Что вы задумались, ходите.
Пока в перерывах между партиями шел разговор общего рода, я ждал. Первым не выдержал Астраданцев:
– Так вы разобрались, от чего она умерла?
– Вполне. Если коротко – сердечный приступ. Выяснилось, что у нее были проблемы с сердцем. И кто‑то ее испугал.
– Может, животное, кабан? Здесь водятся.
– И кабан завернул тело в саван? Если уж и вспомнить животное, то скорее мифическое – зме́я, – вставил Псеков. Я вспомнил бормотание Терпилихи.
– Дух‑обольститель, который ходит к вдовам? Он вроде миролюбив, требует только плотских наслаждений, – возразил фельдшер.
Я поинтересовался, насколько в ходу здесь это суеверие.
– Бабьи сказки, но весьма популярны, – хмыкнул Бродский. Он курсировал между игральным столиком и буфетом с закусками. За окнами коротко застучал дождь. Анна встала, чтобы задвинуть шторы.
– Нельзя все же отрицать явления, которые наука не может объяснить, – подал реплику Рогинский.
– Как вам сказать, – протянул Псеков. – Народ тут суеверный, раздумчивый, охотно верит в волхование, чудеса, особенно рыбачьи станицы подвержены. А вот казаки, те менее. Люди служилые, военные, да и в степи мало мест, где воображение может запутаться.
– Не скажите, казаки домовому кашу ставят, это как, по‑вашему? – кинул Бродский.
– Положим, ставят – еще рюмочку, не откажите, – главный морок, однако идет со стороны лиманов. Черти, русалки…
– А что вы скажете вот об этом? – я кинул на стол монетку‑амулет с изображением змей. – Нашел при осмотре вещей. Тоже суеверие?
Монетка покатилась по столу между рюмок.
– Что это? Амулет? – Псеков прихлопнул ее ладонью.
– У нашей передовой общественницы, дамы нового типа? Вряд ли, – возразил Астраданцев, трогая ногтем неровные края зеленой меди. – Случайность или дал кто‑то.
– Материя, в которую завернули тело, тоже случайность? – продолжил я. – Или это… – я поискал слово, – ритуал, обряд? Символический знак?
– Насколько мне известно, это был транспарант, – сказал Бродский. – Если и ритуал, то новый, совдэповский…
– Вы лучше краеведов расспросите, – перебил Псеков, потянувшись за фишками. – Они тут копают, может, знают и про обряды.
– Благодарю, воспользуюсь советом.
Игра продолжилась. Общее молчание нарушали лишь шум дождя, звяканье рюмок и стук фишек. Псеков, встав, отошел от стола, он и жена фельдшера Анна о чем‑то негромко говорили в стороне.
– Слухи пошли после того, как Австрияк привез тело в церковь, привлек внимание, – неожиданно заговорил фельдшер, будто прочитав мои мысли. – Ворвался, тело нес на руках…
– После заговорили о начерченных краской знаках на теле. Да и мало того, якобы вокруг, на отмели тоже! Нонсенс. Будь они сто раз мистические, эти знаки. Песок кругом, сами видели. Какая уж там краска, – вставил Бродский и добавил: – Гадючий кут – место известное. Там бычок хорошо идет.
– Но он все же в стороне от дорог. И ходят там сейчас редко?
– Много змей в эту пору, – пробормотал фельдшер, отклоняясь от стола и окликая жену. – Так, о чем я? Значит, ворвался в церковь. Тело нес на руках. Выкрикивал.
– Из Апокалипсиса, – вставил Астраданцев.
– «И упала с неба красная звезда, имя той звезде Полынь, и стали воды красны», – дополнил фельдшер.
Круглый, низенький, нараспев декламируя, выглядел он комично.
– Понимаете? Понимаете, что их смущает? В тексте говорится о звезде, и именно красной. Опять же нагон воды, багрецовые водоросли.
– Бросьте! Водоросли цветут постоянно. Вспомните год при Марсовой звезде[2]. – Бродский раскладывал фишки.
Анна облокотилась о спинку стула, на котором сидел Бродский.
[1] От латинского concubina – наложница, любовница.
[2] Марсовой звездой назвали комету Галлея в 1910 году.
Конец ознакомительного фрагмента
