Мой палач. Реквием
Смотрю на крошку. В маленькой белой шапочке и розовом комбинезоне. Как куколка. Такая маленькая, губки бантиком. Не спит. Смотрит на меня глазками серебристыми. Чистыми, хрустальными просто. Мой ангел.
– Я не могу… не могу ее оставить одну.
– Вы в больнице. Идите. Ничего с вашей девочкой за минуту не случится.
Глупая. Наверное, от нервов я уже сама просто себе не доверяю.
Наклоняюсь и целую Амели в щечки, пальчики все целую на ручках.
– Я вернусь, доченька. Быстро очень.
Несусь по коридору, сжимая пустую бутылочку для смеси. Я не взяла в больницу особо ничего. Грудь была настолько налитой, что я думала, литрами молоко будет, но нет. Болит теперь только, хоть врач и обещает, что молоко появится очень скоро, заставлять Амели голодать не стану.
Мне выдают сразу две порции смеси. Хватит на всю ночь. Отлично. Вес маленький, но мы наберем его быстро. Теть Люба обещала тоже молоко давать малышке, а затем уже и творог тоже.
Иду в палату. Что‑то неспокойно мне. Всего две минуты дочку не видела, а уже соскучилась.
– Я тут, Амели…
Подхожу к люльке, и сердце сжимается от ужаса. Пусто там!
На белой простынке с котиками лишь игрушечный мишка лежит… весь в крови. Много, много крови, целая лужа, а дочки… нет.
Смесь выпадает из рук, которые я больше не чувствую. Из горла только рев вырывается, разрывая мое сердце на куски.
– Не‑ет! Боже, нет… А‑а‑а‑а! А‑а‑а‑а! А‑а‑а‑а‑а‑а‑а‑а! – я кричу громко от дикого ужаса, заставляющего кровь стыть в жилах.
Бес вернулся.
Он убил… убил нашу дочь!
Глава 12
– Так, мамочка, успокойтесь!
– Амели… Боже, моя дочь… убил ее. Убил!
Я вою, сидя на полу палаты, тогда как тут уже половина отделения собралась. Перепуганные мамочки сбежались на мои крики, смотрят на меня сочувствующе, прижимая своих деток к груди, а у меня пустота.
Дочери нет. Амели нет. Зверь все же выследил меня и убил… убил нашу дочь.
– Я знала… он найдет, найдет меня. Демон!
От ужаса даже плакать не могу. Меня всю дико трясет, боль такая, что, кажется, сердце скоро ребра сломает. Жжет, горит, догорает!
– Так, Света, давай успокоительное! И полицию вызывайте. Бегом! – строго чеканит мой прибежавший на крики врач, отрывая меня от пола.
На кровать усаживает, в нос какую‑то вонючую дрянь сует, после чего мне в руку что‑то быстро колют, тогда как меня всю колотит. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу тебя! Как ты мог, как мог так поступить со мной, Тимур? За что, боже, неужели в тебе нет ничего хорошего совсем?!
Руки быстро становятся липкими от игрушечного мишки, добротно пропитанного кровью, но мне все равно. Моя душа словно на куски ножницами порезана и кровоточит теперь сильно.
Амели. Я ее даже покормить не успела своим молоком. Не успела наглядеться на нее, налюбоваться, надышаться ею не успела! Бес забрал мое счастье, превратив его в такую невыносимую черную, просто адскую для меня боль.
Этот страшный день проходит дальше как в тумане. Кошмар, ужас, в который Тимур снова меня опустил… Это он сделал, я знаю, больше некому. Больше никто меня не ненавидел так сильно, как Бес!
Отомстить. Тимур так хотел мне отомстить… Я же дочь его врага, я его враг, знаю. Он сделал это, забрал самое ценное, что было у меня, чтобы месть свою чертову свершить, и теперь я и так умру. Даже казни никакой не надо, ведь я и так сдохну без дочери, как собака, как сука его. Господи…
– Аня, что случилось? С ребенком чего?
Меня за плечо тормошит запыхавшаяся тебя Люба. Кажется, мой врач ее вызвала раньше времени, и она, вся перепуганная, сейчас стоит передо мной, сжимая в руках сумку.
В ее глазах страх, тогда как мне уже не страшно. Мне больно. И боль эта просто убивает.
– Убил… он дочь нашу убил.
– Кто? Ты что говоришь такое, девочка?
– Бес. Бес убил. Мой муж. Н… нашел меня и малышку убил, – говорю это и чувствую, как по щекам катятся слезы. Снова и снова, хотя я даже не плачу. Я не чувствую уже ничего, кроме боли.
– Как? Ты что, девочка, неужели это правда? Господи… Милая моя.
Теть Люба убирает волосы с моего лица, ошарашенно смотря то на врача, то на меня.
– Ты уверена? Видела кого‑то здесь? Как это случилось?
– Нет. Не видела. У меня молока н… не было еще, я за смесью п… пошла, а вернулась, нет дочки. Нет Амели. Кровь одна только. Ее кровь.
Показываю ей окровавленного мишку, которого держу в руках, и снова плачу. От слез все расплывается. Мне больно. Мамочка, как же мне больно!
– Спаси и сохрани! Девочка, за что? Неужто он способен на такое?
– С… способен, – глотая слезы, шепчу, чувствуя, что еще немного – и умру. Живот болит, грудь ноет, а в сердце дыра невосполнимая.
– Так, сейчас полиция приедет, расскажешь все, что знаешь! Его найдут. Посадят за такое!
Усмехаюсь горько.
– Не найдут. Не посадят. Не надо, не надо полиции.
Срываюсь с кровати. Выбегаю из палаты мимо шокированных медсестер и мамочек. За мной только теть Люба бежит. Едва успевает.
– Стой, ты куда?
– Мне уйти, уйти надо. Срочно! Нет времени. Не могу больше. Не могу я.
– Аня, да что ж ты делаешь, совсем с ума сошла? Куда ты пойдешь?! Даже суток после родов не прошло. У тебя же сил нет. Посмотри, едва ходишь!
– Мне все равно! П… плевать мне на себя! Пошли. Вещи помогите собрать.
