Музей открытых окон

То освобождение, к которому мы стремились, ни в коем случае не было стремлением к вседозволенности. Я могу сказать, что дружба между мужчиной и женщиной вполне возможна, если они близки прежде всего духовно.

 

Настоящая свобода – это свобода прежде всего от собственных желаний. А вседозволенность, следование и бездумное удовлетворение их – это и есть истинное рабство.

ВМ

 

После обеда мы дремали прямо на открытом воздухе под деревом или в гамаке. Или шли купаться на море. В палатках днем находиться было невозможно, было очень душно. Мы открывали их, только когда шли спать.

 

Замолкающие цикады

 

Одной из ярких ассоциаций тех лет были цикады. Цикады – это насекомые, похожие на кузнечиков. Только они намного больше и шире, цвета сухой древесной коры. В дикой природе их особенно не было видно, но зато очень хорошо слышно. Это был специфический треск, который подчас перекрывал своей мощью шелест деревьев. Цикады оживали под вечер. Именно тогда, когда мы садились медитировать во второй раз.

Самым поразительным было то, что они замолкали, когда мы медитировали. И это было странно, необъяснимо и невозможно! Цикады были нашим естественным музыкальным сопровождением, нашим живым хором в храме можжевелового леса. Хор одной ноты, усиливающейся на крещендо в бескомпромиссной радости отрыва от оков собственного внутреннего диалога и вдруг… оборванной в замирании. Как будто вместе с нами увидели нечто, что заставило их замолчать в немом восхищении. Цикады замолкали не сразу, а лишь тогда, когда мы коллективно достигали определенной степени погружения или созерцательной глубины.

О чем говорит такое поведение цикад? Может быть, о том, что мысль – это тонкий физический процесс, который влияет на умы окружающих существ так же, как ветер влияет на каждый листик или травинку леса? Или же о том, что когда одно существо обращается не на внешнюю Лилу своей судьбы, а внутрь, к своему истоку, то естественным образом утягиваются умы окружающих существ? Или что есть некий мистический предел событий этого иллюзорного мира, когда одежда личности спадает, исчезая на границе бесконечности? Может быть, взгляд наблюдателя в нас – это и есть тот кинорежиссер, который оживляет на экране жизни тени предначертанных историй тем, что смотрит на них. Или же, устав от событий кармического сериала, он может развернуть свой вектор наблюдения на 180 градусов – к Божественной глади предвечного спокойствия, соединившись с ней в сладчайшем экстазе? Освобождая то, что заставляет умы других существ замирать от восхищения на пороге энергетического совершенства. Мы были центром гравитации, и цикады вокруг нас просто следовали этой силе.

Если вы когда‑нибудь слышали, как начинает вибрировать лес этим стрекочущим хором, то предположить, что может замолчать какая‑то часть из них, было бы еще возможно, списав это на случайность. Но когда воцарялась устойчивая тишина – это было для нас маленьким доказательством Единства. Единства с большой буквы. Это было ответом на наши сомнения, знаком свыше, что мы на правильном пути. Молчаливым одобрением Природы.

Мы любили этих цикад. Удивительно, но иногда вместе с цикадами полностью затихал ветер.

Мы сидели у вечернего костра, как в меня что‑то врезалось. Цикада отскочила от моей руки и стала ползать по столу. Я с интересом ее рассматривала. Красивые крылышки, словно юбка у барышни, то расправлялись, то складывались. Ножки были тоненькие, но фактурные. Было видно, где у нее коленки. Глаза были чем‑то похожи на глаза стрекоз, только меньше.

− Они семнадцать лет живут в земле в виде червей. А потом всего несколько месяцев – снаружи, затем умирают, – сказала Лена.

− Что???? Семнадцать лет в Земле? – я была в шоке.

Цикада оказалась не очень умной. Она со всей дури атаковала наш фонарик над столом. Если можно было нарисовать картинку к знаменитой фразе – «убейся головой об стену», то это была бы идеальная иллюстрация.

− Почему они все время стрекочут?

− После семнадцати лет в Земле они в шоке от того, сколько тут всего происходит. Вот и стрекочут – «Ни фига себе! Ни фига себе! Ни фига себе!», – пошутил Андрей.

Наш смех на какое‑то время перекрыл шум леса.

− Цикад за их пение очень ценили в древней Греции. Анакреон написал стихотворение «К цикаде», которое потом переложил автор знаменитого стихотворения «Бог» – Гавриил Державин, – добавил Игорь.

 

Преемственность

 

Читатель, возможно, уже задается вопросом, откуда у Игоря были все эти знания, способности и мудрость? Ведь не могло же быть просто так, что он в один момент проснулся новым человеком.

В этом интересе кроется наша попытка собственной легализации. Был ли Игорь в какой‑то традиции? Есть ли у него достоверная грамота, подтверждающая истинность его знаний?

Конечно, у него был свой жизненный путь, но поворотной точкой стала встреча с Владимиром Михайловичем, которого мы между собой кратко называли ВМ.

ВМ был просветленным человеком. Когда я его встретила, у меня не было в этом ни малейшего сомнения. Он был примерно одного возраста с Игорем. И полной его внешней противоположностью. Маленький, толстенький – с большим круглым пузом, круглым лицом и короткими пухлыми пальцами. Если по образованию и профессии Игорь был то, что называется «без определенного рода деятельности», – до встречи с ВМ он зарабатывал массажем. То ВМ был известным композитором духовной музыки.

Я часто вспоминаю свое первое созерцание у Игоря. В конце занятия он поставил музыку, по примеру той, что играет на службах в храмах. Стоит сказать, что я имею достаточно хорошее музыкальное образование. Я знаю, что такое классическая музыка. Я умею ее слушать, я понимаю ее. Она для меня – повседневная. Но когда я впервые услышала музыку, которую написал ВМ… у меня перехватило дыхание. Наверное, это была одна из причин – почему у меня возникло доверие к Игорю. Я понимала, что место, где собираются люди, которые любят, понимают и с жадностью впитывают эту музыку, не может иметь подмены духовного смысла.

 

Музыка – это не то, что звучит. Это не запись или концертное исполнение. Музыка – это то, как мы поступаем друг с другом. Музыка – это когда мы делимся сокровенным.

Теодор Курентзис