На железном ветру
– Донцов Михаил – повелитель чернил, – продекламировал Поль. – Ну, ну, не хмурься, все мы такие. – Новый знакомый уселся на угол стола, рассеянно взял карандаш, поставил острием на палец и некоторое время удерживал в равновесии, продолжая беседу. – Сколько тебе лет? Семнадцать? А мне девятнадцатый. Все мы одинаковы. Приходим сюда, чтобы грудью защитить Советскую власть, а она, приняв облик товарища Холодкова. сажает нас вот на этот регистраторский стул. – Он бросил карандаш. – Стрелял когда из револьвера?
Михаил медлил с ответом. Соврать, что стрелял, не повертывался язык.
– Понятно – не знаешь, за какой конец его держать, – деловито констатировал Поль и соскочил со стула. – Айда, поучу? – Он задержал на Михаиле выжидающий взгляд, добыл из кармана тужурки новенький черный наган, подбросил и ловко поймал. – Пулемет есть, тир у нас в подвале, а ключ – у дежурного. Айда, что ли?
Михаил ушам своим не верил. Пострелять из нагана – кто же откажется… И так буднично – «айда». Будто в столовку. И револьвер у него выглядит детским мячиком. Боясь, как бы Поль не передумал, сгреб письма, попросил:
– Подожди, только в экспедицию снесу.
– Айда вместе.
Тир – подвальное помещение шагов в сорок длиной – был освещен единственной тусклой лампочкой. На дальней стене белела газетная полоса с начерченными на ней углем концентрическими кругами. Продырявленная во многих местах газета разлохматилась и вряд ли могла служить мишенью.
Впрочем, Поль даже взглядом ее не удостоил. Остановился под лампочкой, вынул из кармана наган.
– Слушай лекцию, Донцов, – будешь первым из стрельцов.
Михаил засмеялся, что же касается Поля, то, скорее всего, он даже не заметил свою шутку. Чуть хмурясь, начал «лекцию».
– Перед тобою револьвер‑самовзвод системы наган семизарядный, так называемый офицерский. Есть еще солдатский наган. Но у того курок для выстрела надо каждый раз взводить пальцем. Теперь наблюдай. Чтобы разрядить эту штуку, я отодвигаю щечку и… раз… раз… раз…
Поль легонько покрутил барабан, и на его ладонь высыпалось семь золотистых патронов с округлыми пулевыми головками.
– Теперь заряжаю, наблюдай. Отодвигаю щечку… раз…
Поворачивая барабан, Поль просунул в отверстие сверху все семь патронов.
– Наган заряжен. Взгляни на барабан спереди, видишь – пули на месте. Теперь ставлю на боевой взвод. Оружие к стрельбе готово.
Начиная испытывать нетерпение, Михаил протянул руку за наганом.
– Подожди, – остановил Поль. – Хочешь стрелять – сам разряди и заряди.
«Ученик» без особых усилий повторил все манипуляции «учителя».
– Молодец, Донец!
Поль порылся в карманах, вынул пустой спичечный коробок, установил на выступе стены над газетным листом.
– Целиться умеешь?
– Умею.
– Под нижний обрез. Не торопись. Спуск не рви, нажимай плавно. На все про все дается тебе семь патронов. Коллега имеет привычку выговаривать за перерасход.
Михаил с удовольствием ощутил в ладони рубчатую тяжесть оружия. Целился тщательно и долго. Выстрел оглушил, и наган едва не вывернулся из пятерни. Пуля выбила на серой стене щербинку в вершке над коробком.
– Так стрелять – не надо и целиться, – заметил Поль.
Остальные шесть выстрелов принесли больше успеха. Коробок, правда, не пострадал, но пули вокруг него легли кучно.
– Для первого раза неплохо, – утешил «учитель», забирая у Михаила наган.
Заново зарядил, как бы по рассеянности вскинул, выстрелил. От коробка полетели щепки.
Михаил смотрел на него разинув рот, как на чудотворца.
– Да ведь ты не целился!
– Целился, только рукой, а не глазом, – улыбнулся Поль.
– ?!
– Ну, как тебе объяснить, – я вроде бы вижу рукой… – Беззаботно – брось, мол, ломать голову над чепухой! – хлопнул Михаила по спине. – Словом – мистика. Айда лучше по домам – успокоим пап и мам.
С каждой минутой, проведенной в обществе этого парня, интерес Михаила к нему возрастал.
Вместе вышли на улицу, не сговариваясь, свернули направо.
– Почему тебя целыми днями не видать? – спросил Михаил.
– В конторе‑то? Участвую в розыске иголки в стоге сена. Ужасно скучаю по злоязычной Симе и прочей интеллигенции.
– Слушай‑ка, Поль… Ты вот часто говоришь стихами – это само собою получается? Или сочиняешь?
– Тренируюсь, – серьезно сказал Поль. – Всякое дело требует тренировки. А я люблю стихи…
– И сам сочиняешь?
– Ага.
Михаил не знал: верить, нет ли. Люди, сочинявшие стихи, представлялись ему небожителями, недосягаемыми для простых смертных. К тому же, поскольку его знание поэзии ограничивалось стихами из старых хрестоматий, то большинство поэтов не вызывали у него интереса. Стихи были только частью учебной программы, которую следовало вызубрить, чтобы не получить двойку. Иного значения в его жизни они не имели.
И вдруг на тебе… Свой в доску парень, да мало того – чекист… сочиняет стихи!
Поль был в сапогах, и шаги его гулко бухали на пустой, слабо освещенной фонарями улице. В такт шагам он начал произносить какие‑то слова. Михаил не разбирал их смысла, но звучали они резко, дробно, как барабанный бой. Невольно шаг его приноровился к этому рвущему, толкающему ритму, и вот уже оба не шли, а маршировали по гулкой улице, и Михаилу неожиданно стал доступен смысл барабанных слов. Это, как ни странно, были стихи…
Глаз ли померкнет орлий?
В старое ль станем пялиться?
Крепи
У мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
