Натурщица

– Ну, будут еще, – прикрыв глаза и помолчав секунду, спокойно сказала Полина Андреевна. – Не бойся, я не экстрасенс. Просто по моим прогнозам все сбывается.

Сима сглотнула. Она, конечно, не произнесла вслух, что давно поставила на себе крест, а ни в какую магию не верит. Хотя назвала про себя Полину Андреевну лиловой дамой – это прозвище ей очень шло.

– Ну, чудненько, – снова кивнула Полина Андреевна, разглядывая ее, будто так и нужно. – Теперь, почему такая дешевая комната. Я хоть и крепкий орешек, однако ж раскалываюсь потихоньку. Поэтому иногда помощь нужна. В уборке особенно. Не очень‑то я уже могу раскорячиться полы помыть. И готовить терпеть не могу. Ем я немного, но привыкла к хорошим продуктам. Не набегаешься. Я уж год отсюда никуда не выхожу. Да и не очень тоже побегаешь в восемьдесят‑то с лишним лет.

– Вам восемьдесят?! – вполне искренне поразилась Сима.

– Восемьдесят пять, – без тени кокетства уточнила дама. – Была у меня жиличка, Антоновна, я ее Антоновкой звала… а теперь вот я одна осталась, уже две недели как. И только сегодня дала объявление, а ты уж и прилетела. Если берешь на себя помощь по хозяйству, уживемся.

– Беру! А предшественница моя где? – полюбопытствовала Сима и рискнула пошутить: – Не ужились?

– Померла она, – коротко ответила Полина Андреевна, но, увидев моментально округлившиеся Симины глаза, утешила: – Не переживай так, не здесь это было. Она в свои шестьдесят похлипче меня оказалась – поехала к себе в деревню сына‑алкаша навестить, и там ее инфаркт прихватил. Там и похоронили десять дней назад. А алкаш этот жив. Он и позвонил. Деньги какие‑то требовал. Я его, как понимаешь, послала куда подальше. Ладно, идем комнату смотреть.

На самом деле Сима была бы готова перебраться сюда, даже если б ей сдали какой‑нибудь чулан. Но комната – как и вся квартира – ей действительно понравилась. Дом старый, потолки высоченные, окна большие – комната вся залита светом. И мебель. Старая, не такая, как сейчас делают, а «с душой». Шкаф пузатый, этажерка резная, кровать с высоким изголовьем. Даже большое старинное зеркало имелось. И картины на стенах – настоящие, маслом. Два пейзажа и натюрморт с сиренью в стеклянной вазе.

– О чем задумалась‑то? – поинтересовалась хозяйка. – Решай уже, остаешься или…

– Остаюсь! – борясь с желанием встать по стойке «смирно», отрапортовала Сима. – Давайте подписывать договор.

– А на кой он нам черт? – искренне удивилась «крепкий орешек». – Вон там, в прихожей, ключница деревянная, там комплект ключей. Перевози вещички. Да, если ключи посеешь, сама делать будешь.

– Постараюсь не потерять! – пообещала Сима, поспешно вытащила из сумочки деньги за первый месяц, положила их на стол и убежала за вещами.

На этот раз у нее снова было два чемодана, только свой старый она отдала квартирной хозяйке для дачи, а себе купила еще один новый, более вместительный. И содержимое их было куда солиднее. Впрочем, половину чемодана занимали профессиональные принадлежности.

Так Сима познакомилась с Полиной Андреевной, вдовой полковника юстиции в отставке, бывшего следователя в отделе тяжких преступлений, много лет прослужившего на Петровке. И прикипела к ней «с первого взгляда». Кажется, это было взаимно. Да и маникюр, сделанный в первый же вечер, лиловой даме очень понравился.

– Давненько я ногтями не занималась, – задумчиво рассматривая свою старческую, но красивую руку с тонкими пальцами, пробормотала та. – Да, нам, престарелым девочкам, тоже нужно быть красивыми – хотя бы для себя…

Потом Сима даже упросила Полину Андреевну разрешить ей «приводить работу на дом» – ее ведь пригласили работать маникюршей в одном из салонов красоты, где она проходила обучение. Это удивительно, но зарплата там оказалась выше, чем обе ставки в Выхино. А впоследствии некоторые ее клиентки по маникюру «перетекли» к ней на дом. Правда, поначалу лиловая дама слегка ворчала по поводу «каких‑то непонятных теток», периодически посещающих ее жилище. Потом довольно быстро перестала. Сима ей нравилась, и Полина Андреевна прекрасно понимала, что у ее новой жилички работа – «как потопаешь, так и полопаешь», и разрешила «топать». Только не очень громко.

– И мужик если заведется, тоже приводи иногда, – великодушно разрешила она. – Мужики ведь они как. Где кормят, там они и заводятся. А готовишь ты замечательно, надо признать.

У самой хозяйки квартиры было совершенно не так, она никого не «заводила», наоборот, гнала. Всю жизнь она любила только одного мужчину – мужа, с которым прожила всю жизнь. Она вышла за него замуж в неполных двадцать, он был старше ее на одиннадцать лет и ушел во сне через два дня после того, как они справили золотую свадьбу. Ему был восемьдесят один год, ей – под семьдесят…

Ухажеры за ней таскались до глубокой старости, но ни один не мог составить конкуренции ее Мишеньке. Даже кандидатуры не рассматривались.

Полина Андреевна, выходя курить на балкон, часто брала с собой его фото в рамке и ставила рядом на круглый стеклянный столик. Смотрела на него, прищурясь, молчала и курила одну за одной. Ни слезинки. Она была женщина‑кремень. А он чем‑то походил на Штирлица, даже фамилия у него была созвучная – Исаков. «Настоящий полковник». Да, такого можно любить всю жизнь.

Он же, по ее признанию, сдувал с нее пылинки.

– И в конце концов оставил одну, – тихо заключила Полина Андреевна. – Давай пока больше не будем об этом. Ну, может быть, когда‑нибудь расскажу поподробнее.

А сама Сима после катастрофических отношений с Валентином решила на какое‑то время в принципе «завязать» – так она и объявила Полине Андреевне, с которой они отлично поладили.

– По одному жуку и трусу не суди, – заметила та.

– По двум, – невесело усмехнулась Сима, снимая чайник с плиты. – Муж‑то… Первый мужчина, называется. Он еще жучее был!

– И что? – возразила лиловая дама. – Мой первый тоже был сволочь еще та – я от него‑то аборт и сделала. От однокурсничка по меду, сына высокопоставленных родителей. Вот детей и нет… Возьми пряники, там, в верхнем шкафчике. Нет, не там, слева!

– Получается, ваш первый тоже был жук и трус, – покачала головой Сима.

– Допустим. Но, увы, родить может только женский организм. Ты свой не портила, значит, надежда есть всегда. А я свой испортила, именно я, – сжимала губы лиловая дама. – Винила себя каждый день. А Мишенька говорил, что виновата не я, а моя молодость и отсутствие опыта… Он знал, в чем причина. Рассказала я ему – и он все понял. Таких мужчин больше нет да и не будет.

– Как же так, почему так все в жизни? – горько восклицала Сима, разливая чай по старинным чашкам. Никаких кружек в этом доме не было – вся посуда еще советских времен.

– Риторический вопрос, – отзывалась Полина Андреевна. – Это просто жизнь. А она – штука несправедливая. И коротка слишком, и устроена неудачно. Ты только‑только разобралась в себе, избавилась от ненужного, научилась не тратить силы и нервы попусту, отделять важное от неважного, кажется – самое время наконец‑то начать жить. А некогда – надо восьмидесятилетний юбилей праздновать.

– Вы шутница, – улыбнулась Сима.

– Это я у Миши научилась, – усмехнулась лиловая вдова. – Он ко всему с юмором относился – и к хорошему, и к плохому. К плохому – вдвойне.