Наяву

Я с трудом села на жёсткой продавленной кровати, застеленной белой простыней с жёлтыми разводами. О происхождении пятен оставалось только догадываться. Затёкшие ноги мучительно покалывало.

Непослушные руки, словно плети, висели вдоль тела. Казалось, слабость и тошнота стали моими спутниками. Осмотрев себя, я заметила, что сильно похудела. А ещё кто‑то неровно остриг мои длинные ногти. Заметив мой взгляд, толстушка буркнула:

– Положено так, в приёмном тебя помыли и ногти обрезали. Неужто и это забыла? И давай быстрей, долго ты там копаться будешь? Мне ещё Маруську помыть надо, а то она опять под себя сходила!

– Сейчас, извините.

Приложив неимоверные усилия, я с трудом поднялась на ноги и нетвердой походкой направилась к выходу. Одна из пациенток, резво вскочив со своего места, преградила мне путь. Вскрикнув от неожиданности, я увидела женщину средних лет со спутанными жидкими волосами, что едва прикрывали блестящую кожу на макушке. Она улыбалась щербатым ртом.

– Пропустите, мне в туалет надо, – я содрогнулась от омерзения, увидев, что руки женщины были покрыты какими‑то мелкими язвами.

– Прячь! Всё прячь, отберут! – озираясь по сторонам, прошамкала она.

Тошнота накинулась с новой силой.

– Пропустите, пожалуйста! – попросила я снова, стараясь не потерять самообладание. Мне не верилось, что всё это происходит со мной.

– Они всё украли! – причитала она.

– Не обращай внимания, у неё мания. Прячет свои вещи, думает, что мы отберём. Хотя зачем нам, подумай, её рваные трусы, огрызок помады и сломанная расчёска! – Фрекен Бок снова рассмеялась трескучим прокуренным смехом.

Медсестра повела меня по длинному коридору, в самом конце которого находился туалет. В больнице было тихо и пустынно. Типично больничные голубые стены и ощущение закоренелой грязи давили к земле. Такое впечатление, что кроме нас здесь больше никого не было. Войдя в узкие двери, я снова ужаснулась: в некоторые кабинки невозможно было зайти. Зловоние убивало моё тонкое от природы обоняние. Зажав нос рукой, я всё же отыскала более‑менее приличную кабинку.

– Почему здесь так грязно? И нет дверей.

– Все санитарки разбежались. Платят мало. Должна быть одна, Алкой зовут, но не вышла она, запила, поди, – пояснила она. – А нам не по рангу сортиры намывать! А дверей нет, потому что нет. И вообще, поменьше вопросов задавай.

– Может, вы выйдете и в коридоре меня подождете? – предложила я.

С детства не могла справлять нужду при посторонних.

– Не положено, палата номер шесть под наблюдением, у нас правила!

Мне, честно говоря, было уже плевать, да и организму, пожалуй, тоже. Правила так правила. Пожалуй, так меня ещё никто не унижал.

В туалете над умывальниками висело треснувшее зеркало. Я, наплевав на приметы, все же посмотрелась. Уж лучше бы я этого не делала: мои блестящие черные волосы сейчас свисали длинными верёвками, под глазами темнели круги. Бледная и изможденная, я словно постарела лет на пять. Я брезгливо, кончиками пальцев выкрутила вентиль на умывальнике и сполоснула руки холодной водой.

– Налюбовалась? А теперь пошли, – скомандовала Фрекен Бок, когда я закончила свои дела.

Я медленно брела вдоль стены по узкому коридору, чуть впереди шла, словно конвоир, Фрекен Бок и с явным удовольствием рассказывала сплетни про пациентов и медсестёр. В коридоре никого не было, стояла тишина, но изредка её прерывали крики и стоны.

Увидев мой испуганный взгляд, медсестра засмеялась:

– Ты тоже вчера орала. Привыкай, чай не барышня, – и, отсмеявшись над собственной шуткой, продолжила. – В другие палаты переводят пациентов, которым стало лучше. Думаю, завтра тебя осмотрит врач и положит на свободное местечко. Ты ж не совсем ку‑ку. Вроде оклемалась уже немного.

– А здесь у нас столовка. Завтрак в девять, обед в два, ужин в восемнадцать ноль‑ноль, и не опаздывать. Лежачим еду подаём в палаты. Жрачка так себе, но со временем привыкнешь.

Возле столовой пахло борщом.

– Как «со временем»?! Скажите, меня надолго сюда положат? Я же не сумасшедшая! – разволновалась я.

– Деточка, у тебя попытка суицида! Ты здесь будешь как минимум пару недель.

Фрекен Бок смотрела на меня с брезгливым недоумением, от которого я почувствовала себя редкостной идиоткой. Внутри начало закипать раздражение. Я, запинаясь, зачастила:

– Но я никогда не думала о таком… И наркотики не принимала, я не знаю, что со мной случилось и почему я решилась на такой поступок. Я… я ничего не помню…

– Дорогуша! Как бы там ни было, мое дело маленькое, а врачи уже решат, сумасшедшая ты или нет. Просто так сюда не попадают!

Я пожала плечами. Пролежать здесь длительное время – перспектива так себе. И что же подумают коллеги и подчиненные? Вдруг узнают, в какое место я угодила?!

Я остановилась у двери своей палаты. Перед входом на табуретке, как цербер, восседала Шапокляк.

– Давай, заходи быстрей! – рявкнула она так, что я вздрогнула.

– Слушай, не пугай её так. Она такая худая и длинная, ещё сломается! – рассмеялась толстуха, ничуть не стесняясь моего присутствия, и снова мою голову словно разорвало на части от слишком громкого хохота.

Я моргнула, пытаясь прийти в себя от накатившей головной боли, пославшей противную липкую волну по всему телу.

«Что ж, придется вести себя хорошо, не стоит их провоцировать».

Я решила не нарываться, не хотелось снова оказаться привязанной к кровати. Поэтому смиренно легла на своё место, натянув тонкое одеяло до самого подбородка.

Сумасшедшим из этой палаты не было до меня никакого дела. Они витали в своих мирах.

 

Глава 2

Отделение «пограничных» и знакомство с пациенткой Машей

 

Сегодня я поняла, как мало нужно для счастья человеку! Меня перевели в отделение пограничных состояний. Как выяснилось, я забыла не только последние события. Я не помнила, кто мои родители, где я училась и росла и кто мои друзья.

Ранним утром меня пригласили к врачу, и вот уже час мы сидели напротив друг друга в тесном кабинете, доверху заваленном папками с документами.