Не та игра
– Может быть, – рассеянно произнес Максим, внезапно осознав, какой он лопух, – мне надо срочно в отдел, кое‑что сделать. Одно дело перед другим… Неважно. Я с Вами свяжусь!
Сказав это, он тут же развернулся и быстрым шагом, чуть ли не бегом, покинул помещение банка. Татьяна и Любовь Федоровна остались в замешательстве. Первая встревожилась внезапным уходом Максима и пыталась понять, какие же все‑таки новости о Лиде он ей пытался сообщить. А вторая гадала, закрутится ли между участковым и ее коллегой роман или все‑таки бестолковый юнец все испортил.
Максим же со всех ног несся в отдел. Опять он упустил важное. Который раз за эту неделю! И как он раньше не догадался проверить видеозаписи с Эдельвейса? Вдруг на них окажется Лидия! Самое обидное, что если бы не Татьяна, возможно, он об этом даже и не подумал. К тому же через полчаса у него запланирована поездка на испытательный полигон. Максим спешил всё успеть.
И он всё успел. Но ни то, ни другое не принесли ожидаемого результата. Комаровой на видеозаписях не оказалось. А место обнаружения телефона Геннадий Петрович показал весьма приблизительно. Где‑то тут. Плюс‑минус двадцать‑тридцать метров. В итоге два часа поисков в окрестностях не привели ни к обнаружению пропавшей, ни к выявлению каких‑либо следов её пребывания.
Зато Геннадий Петрович подружился с Медяным. Помогая Максиму в поисках, они смогли собрать в этом благодатном месте еще по пакету лисичек. А Геннадий Петрович умудрился нащипать и небольшое ведерко земляники. Даже Максим не смог пройти мимо рассыпанных в редкой траве желтых шляпок и набрал себе немного грибов на ужин. Этим он заслужил по возвращению в отдел одобрительные взгляды у других участковых. Хоть в чем‑то он повел себя, как нормальный человек. Впрочем, это было единственным приятным моментом за весь день.
После обеда Максим занялся поиском видеокамер, которые могли бы заснять мужчин, подравшихся в Эдельвейсе. Он резонно решил, что ни один преступник в здравом уме не стал бы на руках через весь город тащить бессознательное тело. Это тяжело и небезопасно. Скорее всего, он донес свою жертву до автомобиля, который припарковал где‑то неподалеку, либо в свою квартиру, расположенную в ближайших домах.
Больше всего надежды возлагалось на две видеокамеры, которые были установлены с противоположной стороны здания, в котором располагался клуб «Эдельвейс». Как раз там, куда и ушел разыскиваемый гражданин. Но одна камера не работала, а вторая, установленная над входом в борцовский зал, снимала только крыльцо. Да, вторник был не богат на новые факты.
Зато утро среды оказалось наполненным событиями. Во‑первых, вышла еженедельная муниципальная газета, в которой под заголовком: «Их разыскивает полиция» были помещены четыре фотографии, включая и изображение медальона. Строго говоря, заголовок был нелепый, потому что Лидию Ивановну Комарову, чье фото тоже было размещено в газете, не разыскивали, а искали. А медальон так и вовсе был уже найден. И по его фотографии пытались установить владельца или хотя бы кого‑нибудь, обладающего информацией о медальоне.
Надо сказать, Максим гордился этой своей выдумкой. Поместить медальон среди разыскиваемых лиц. Так он проверял тайные версии в рамках неофициального расследования и не привлекал внимание руководства отдела. Достав газету из своего почтового ящика, он с удовольствием просмотрел фотографии и сопровождающий их текст. Удовлетворенно кивнув, он решил вырезать эту заметку и вшить в папку своего тайного дела. Он уже так увлекся этим параллельным расследованием, что специально приобрел пробковую доску, которую повесил на кухне. На ней он разместил фотографии, какие‑то записи и натянул между ними разноцветные шерстяные нитки, символизирующие некие связи. Получилось не хуже, чем в каком‑нибудь зарубежном детективном фильме.
Размышляя, где бы раздобыть еще одну газету, вырезки из которой будут гораздо эффектнее смотреться на его доске, он натолкнулся на Татьяну. Она ждала его у кабинета. Вид у нее был несчастный. И даже оскорбленный. В руках она держала газету.
Максим, чувствуя что‑то неладное, сразу же поставил греться чайник. Татьяна, пройдя к столу Минина, с чувством шлепнула на него газету, села на стул и вдруг заплакала. Максим нервно огляделся. Вокруг никого не было. Неужели дурацкая ошибка газетной редакции, не озадачившейся над придумыванием названия полицейской рубрики и выпустившей в тираж первое, что пришло в голову, так расстроило эту девушку? Да и, по большому счету, какая разница между «разыскивает» и «ищет». Это ведь просто дело вкуса.
Замерев в нерешительности, он глядел на Таню, закрывшую лицо ладонями и громко всхлипывающую. Что же делать? Ситуация была неординарная. Оставить все, как есть, и дать Татьяне выплакаться было слишком бесчувственно. Максим вовсе не хотел прослыть бездушным сухарем, напротив, чувство сопереживания было очень близко его тонко организованной натуре, воспитанной, благодаря родителям, на фильмах и книгах о дружбе и взаимовыручке. К тому же он чувствовал, что в этом есть отчасти и его вина, а потому испытывал острую потребность всё исправить.
Вариантов успокоить плачущую девушку было немного. Тем более один из них, в виде протянутого стакана воды, не сработал. Оставался старый проверенный способ. Подбадривающее объятие. Но тут Максим столкнулся с двумя дилеммами. Во‑первых, насколько это корректно обнимать человека противоположного пола, будучи облаченным в форменную одежду старшего лейтенанта полиции? А во‑вторых, насколько прилично вообще обнимать незнакомого человека.
Но, похоже, выбора у него не было. Так же как не было свидетелей этого досадного недоразумения. Максим резким движением приставил к Татьяне стул, присел на самый его краешек и легко, едва касаясь, обнял ее. Татьяна, будто ожидая этого момента, тут же прижалась к нему и заревела. Максим отметил про себя стройность ее фигуры. Единственная женщина, которая вот так вот к нему прижималась за последние полтора года, была низкорослая и плотная. От нее пахло табаком, и она сварила ему суп. Перед тем, как вернуться домой к мужу. А Таня была нежная, и от нее пахло фиалками. Хотя, может, и какими‑то другими цветами. Максим в этом не разбирался, но решил, что это именно фиалками.
Очень скоро Татьяна стала успокаиваться. Кто‑то заглянул в кабинет и, застав эту неоднозначную сцену, поспешил ретироваться. Волшебство момента было разрушено. Таня отстранилась от Максима и стала вытирать платком свои большие черные глаза. Минин вскочил, сделал пару нелепых шагов к окну, потом вернулся, поставил стул на место и уселся на свое рабочее место.
– Извините, – сказала Татьяна, – я так переживала по поводу Лидии, а она так со мной поступила.
С этими словами Татьяна раскрыла сложенную газету. В ней лежал почтовый конверт, который она протянула Минину. Обратного адреса на конверте не было. Судя по штампу, письмо было отправлено из Владимира в субботу.
– Можно? – спросил Максим.
– Да, конечно, – кивнула Татьяна, доставая из сумочки пудреницу.
В конверте было короткое письмо, написанное на обычном белом листе бумаги аккуратным женским почерком:
«Здравствуй, Таня! Извини, что я вот так вот без предупреждения исчезла! На то были очень веские обстоятельства! Не хочу тебе морочить голову своими проблемами. Сейчас всё хорошо. Не беспокойся за меня и не ищи. Я не вернусь. Буду жить в другом месте. Спасибо тебе за всё! Ты была моей лучшей подругой. Я этого никогда не забуду! С моими вещами делай, что хочешь. Буду рада, если ты примешь в дар за твою доброту мои украшения и вклад на карте. Они мне больше не нужны. Извини, что заставила тебя переживать. Слюбовью, твоя Лида».