Вивиан будет молчать
– «В больнице, – говорит Лешка. – У меня мама болеет». Мне десять лет, Ви, я понятия не имею, что такое рак, в СССР по телевизору о таком не говорили. «Так бы сразу и сказал. А когда выписывают?» – спрашиваю я. «Никогда, она скоро там умрет», – отвечает Леха, все рукава уже в соплях, я ничего не понимаю, бабка его в коридоре кричит, что пора… «Как умрет?» – только и могу спросить. А он мне: «Так. У нее рак». А я давай ржать, Ви… Ты представляешь? Смеюсь, говорю: «Какой рак, ты чего, такого не существует». Он выбежал из комнаты и во двор умчался. А мы с отцом ушли. Я еще долго не мог понять, что такого ляпнул, почему он так разозлился, я же ему робота подарил, а он, неблагодарный, убежал! Ужас как стыдно‑то…
Я смотрю на Сашу и не могу поверить, что этот глупый мальчик из его рассказа – это он.
– А… дальше? Ты с ним сейчас общаешься?
Саша смотрит куда‑то в стену и раз двадцать отрицательно мотает головой.
– Я его с того раза не видел. Они с бабушкой продали квартиру и уехали из Подмосковья куда‑то в Краснодар, где теплее. Искал его в соцсетях, когда только появились, – тщетно.
– Может быть, вместе поищем? Сейчас столько возможностей, только…
– Нет, Ви, нет. Не надо. – Саша поджимает губы и запивает свой рассказ уже остывшим американо. – Умер Лешка. В одиннадцатом году. Подрался с кем‑то, такой он вырос, неуправляемый. Представляешь, бабушка его еще жива. Созванивался с ней, она и рассказала. – Я смотрю на смеющихся людей за столиками вокруг, и к горлу начинает подкатывать тошнота. Я отказываюсь верить в эту жуткую историю, в это киношное стечение обстоятельств, в это… – Поэтому я и стал онкологом. Врачом я еще с детства хотел стать, не могу объяснить почему. А вот специальность выбрал, чтобы судьба таких вот Лешек была не трагичной, а… нормальной. Этого же никому не пожелаешь, особенно в десять лет!
– Да, да… – соглашаюсь я.
– Ну, ты понимаешь.
Снова соглашаюсь, не совсем уяснив значение этой ремарки.
Немного расстраиваюсь, оттого что до сих пор не знаю, кем хочу быть, ведь у меня нет ни истории, способной вдохновить на выбор профессии, ни таланта. Чувствую себя мерзкой, липкой и грязной, но не от жары, а от чувства зависти к человеку, с детства знающему свое призвание.
– Спасибо, что поделился. Правда.
– Да ничего. – Саша улыбается, снова надев маску весельчака. – Как там твое решение? Ты все еще хочешь претворить в жизнь свой идиотский план?
– Саша! Он гениальный! Мне обидно. И вообще, ты помнишь, что за тобой должок?
Глаза парня округляются, он заподозрил неладное.
– Нет, нет, нет, и еще раз – нет!
– Хочешь сказать, твои обещания гроша поломанного не стоят?
– Ломаного. Ломаного гроша.
Я хмурю брови и театрально закатываю глаза.
– Ладно. Давай ты мне опишешь весь свой план, а я постараюсь сгладить неровности.
– Я согласна. Итак. – Прокашливаюсь, потому что на самом деле не готова давать какие‑то ответы после истории друга. – В своем выпускном классе в школе для одаренных детей, как самая неодаренная, я буду обычной немой студенткой из Англии.
– Ученицей. Студенты учатся в вузах.
Начинаю закипать, но Саша вовремя сдается.
– Я буду усердно готовиться к экзаменам, к которым никогда не готовилась, буду посещать факультативные занятия, ничего не будет меня отвлекать… От тебя потребуется только несколько заверенных справок, отвозить меня каждый день в школу и… поддержка, конечно.
– Ладно, – бросает друг, пристально меня осмотрев, и возвращается к своему напитку.
– Ну, пожалуйста!.. Подожди, что? Ты согласен?
– Да, согласен.
– В чем подвох? Кто ты и что ты сделал с Александром?
Саша расплывается в улыбке, как Чеширский Кот.
– Вивиан, ты – единственная, кто меня понимает. Я не могу стать для тебя еще одним человеком, которому все равно. До тебя я никому не рассказывал историю о Леше, потому что никому нет до этого дела. Никто никогда не спрашивал, почему я решил стать врачом. Я не буду нормально спать по ночам, зная, что ты ходишь в школу как на пытку. Признаю, что Паша и Ливи не идеальные родители, зачастую они не разбираются в ситуации, как это было год назад, и делают поспешные выводы. Они тебя любят, но твоя успеваемость для них важнее, чем внутреннее состояние. Да и я хорош, ударился в работу и эту Америку, я же раньше никогда там не был! Про твою учебу я вообще не думал, учишься и учишься, а какой ценой тебе это дается… Поэтому сейчас я сделаю все так, как нужно, если ты обещаешь хорошо учиться и все мне рассказывать.
Я не верю своему счастью. Вот он – человек, на которого можно положиться, пособник моей большой толстой лжи, мой брат и опора.
– Спасибо, Саша. Спасибо…
– О нет‑нет, только не плачь!
– Я и не плачу, – отвечаю я, промокая глаза салфеткой с логотипом кафе. – Хочу сказать, что я всегда выслушаю тебя и дам совет, помни об этом. Вот.
– Помню. Так, лучше посмотри, какую я тебе справку соорудил. Это из Англии, от моего знакомого. Он лор и сурдолог. Ни в какую не хотел выписывать, но и за ним один должок водился. Только я имя твое еще не поставил, так бы он обо всем догадался. Сделаем перевод, заверим его, и готово. – Саша показывает на экране телефона файл со справкой. Выглядит она убедительно. – Слушай, Ви…
– Да?
– Тебе правда так будет лучше? А что, если ты захочешь завести друзей?
– Так будет лучше. Не захочу. Мне никто не нужен. Я еду туда учиться и, возможно, понять, кто я и кем хочу быть. А еще было бы неплохо наладить свой сон.
– Хорошо. И про сон идея отличная.
Киваю и решаюсь пока не говорить про свой ночной паралич.
– Ну что? Готов увидеть Краков?
– Да, мэм!
Встаю с кресла и крепко обнимаю брата. Верю, что это нужно нам обоим.
