Оглянись, ты не одна

Девушка, конечно, узнала его. Она несколько раз видела, как он заходил в соседний подъезд. Именно там проживала беспокойная супружеская пара, мужу и жене было лет по тридцать с небольшим. Вернее сказать, проживала девушка, а вот ее спутник появился там совсем недавно, месяца полтора назад. Она небольшого роста, всегда ярко и вызывающе накрашена, пшеничные волосы гладко зачесаны назад и скрыты под шикарным хвостом‑шиньоном, который струится крупными белыми локонами по спине до самой талии. Вся ее обувь, независимо от сезона, была на высоком каблуке. Стеша часто сталкивалась с ней на тротуаре возле своего дома, когда возвращалась с дежурства после ночной смены, где работала медсестрой в хирургическом отделении. А Алла спешила в салон красоты «Три грации», где неустанно трудилась мастером маникюра. В лице ее мужа присутствовали кавказские черты, все его резкие движения указывали на взрывной характер, к тому же он был страшно ревнив. Стеше дважды невольно пришлось быть свидетельницей безобразных сцен, происходивших прямо на улице. Оба раза она возвращалась из магазина домой и единожды наблюдала, как Ашот в припадке ревности ударил жену по лицу. Внутреннему возмущению Стеши не было предела, она понять не могла, как можно так себя не уважать, чтобы позволять мужу себя оскорблять, да еще и руку поднимать. Сама бы она точно терпеть издевательства не стала. Имена супругов она узнала случайно, они произносили их во время ссоры. Где, как и чем зарабатывал Ашот на хлеб насущный, Стеша была не в курсе, ей только доподлинно было известно, что он по несколько дней отсутствовал дома, а когда возвращался, то с пристрастием воспитывал жену, да так, что, услышав ее душераздирающие крики, соседи вызывали участкового.

Голос Умнова донесся до девушки откуда‑то издалека, она в первую минуту и не поняла, что он от нее хочет. Участковый повторил вопрос:

– Можно войти?

После этого Стеша постояла несколько секунд в нерешительности и, отступив, оставила дверь открытой. Умнов неспешно вошел и продолжил разговор:

– В вашем подъезде произошел несчастный случай. Вы знакомы с соседом сверху?

– А что случилось? – безразлично осведомилась Стеша, вспомнив русоволосого парня лет около тридцати, может, чуточку старше, с накачанными мышцами, по всей вероятности, много времени проводившего в спортзале, снимавшего квартиру этажом выше. Она неоднократно видела, как он проходил по двору со спортивной сумкой на плече в вечернее время. Однажды она ехала вместе с неразговорчивым парнем в лифте и украдкой, разглядев его вблизи, почему‑то поймала себя на мысли, что он ей кого‑то напоминает. Вот только кого? Она потом не раз обращалась к этой нечаянно промелькнувшей мысли, но так и не вспомнила, решив, что ей просто показалось, оставила в покое эту бесперспективную затею. Стеша тогда еще подумала о нем как о серьезном человеке. Он к ней не клеился, не флиртовал, не сыпал тупыми шутками, был серьезен и даже беспокойно задумчив. Ей показалось, что его тревожат какие‑то неприятные мысли.

– Он погиб. Выпал из окна собственной квартиры, если быть точнее, с лоджии вывалился, – пояснил участковый, направляясь на лоджию, выглянул в открытое окно, посмотрел вниз и, запрокинув голову, насколько это было возможно, обозрел верх.

– Повезло ему, – тихо произнесла девушка.

– Что? – отреагировал Умнов, не расслышав реплику девушки, и, не получив ответа, добавил:

– Вы ничего не слышали? Может быть, шум какой‑то подозрительный над вашей квартирой был?

– Я недавно вернулась и сразу в душ… Дождь, понимаете ли… – все тем же безразличным тоном пояснила Стеша.

– Понимаю, – отозвался участковый, возвращаясь с лоджии и озабоченно всматриваясь в неестественно бледное лицо девушки. – Ваша соседка напротив из своей квартиры в дверной глазок видела, что вы вернулись, – и, немного конфузясь, добавил: – Именно поэтому я так настойчиво звонил вам в дверь, – он не стал говорить, в каких красках описала соседка ее грязный растрепанный вид, и совсем по‑братски, с сочувственными нотками в голосе, поинтересовался:

– У вас что‑то случилось?

– Нет, – слишком поспешно дрогнувшим голосом ответила она, и тут ее словно прорвало. Она села на диван, зарылась лицом в мягкую подушку и в голос заревела. Свое тело казалось гадким и противным, она до сих пор чувствовала эти ужасные, влажные губы на своей шее, не могла отделаться от стойкого тошнотворного запаха чеснока, казалось, что им пропитан весь воздух в ее квартире. И еще… Она потеряла часы. Это из‑за этих уродов была поругана не только ее честь, но и родительская забота о ней. Сколько в глазах матери было нежности, тепла, любви, когда она ее поздравляла с юбилеем и протянула коробочку, перетянутую, как в детстве, розовой лентой. Горечь, обида, стыд, злость – все, что стояло комом в груди, выплескивалось потоком слез наружу.

– О господи! Кто же вас так обидел? – заметался по комнате Виталий, соображая, чем можно помочь безутешной хозяйке квартиры. Взгляд его упал на круглый стеклянный журнальный столик, именно на нем, на ажурной салфетке, стоял изящный прозрачный графин с водой, в котором плавали две дольки лимона и несколько листиков мяты. Рядом, как и полагается, стоял фигурный стакан. Запоздалое вечернее ласковое солнце, выглянувшее после обильного проливного дождя, с неуемной радостью играло стеклянной посудой, упиралось лучами в лимонные дольки, подкрашивая воду в графине в желтоватый цвет. Умнов почувствовал, что сам нестерпимо хочет пить. Он торопливо наполнил стакан освежающим напитком, из графина вместе с водой просочился листик мяты. И прежде чем подать успокоительный сосуд девушке, сам залпом, в три глотка, осушил стакан. Мятный листик прилип к небу, он осторожно с крайним чувством брезгливости извлек запашистую травку изо рта и, сообразив, что ему ее деть абсолютно некуда, поспешно сунул в карман брюк. Тут же наполнил сосуд вторично и быстро понес его по‑прежнему безутешно рыдавшей Стеше.

– Ну, полноте вам, право, – произнес Виталий и поймал себя на мысли, что произносит реплику из какой‑то древней пьесы, прокашлялся в кулак, и, придав голосу солидный тон, добавил: – Вот, глотните воды, вам надо успокоиться.

Девушка оторвала опухшее лицо от подушки и приняла стакан. Пока она судорожно делала осторожные глоточки, крепко держа обеими руками сосуд, участковый продолжал увещевать:

– Что же могло такого страшного случиться у такой красивой гражданочки? Надо просто разобраться в себе. Может, ничего страшного и не произошло, – говоря все это, он рассматривал книги на единственной книжной полке над диваном, пробегая заинтересованным взглядом по авторам на корешках.

У него даже была своего рода теория, выведенная, как ему казалось, им самим. Якобы по книгам, находящимся в квартире, можно составить некий психологический портрет человека или даже целой семьи. Хотя он естественно подозревал, что данная теория не нова, но очень уж любил применять ее на практике, поэтому считал именно своей.

«Флобер, Жорж Санд, Дж. Остен, И. Бунин, Б. Акунин, А. Куприн. Так тут все понятно, – мысленно произносил Умнов, продолжая исследовать корешки. – Три книги Г. Маркова, ага, Сибирь любим, тут мы с вами, дорогая, похожи. «Вертикальный разум», «Альпинизм: свобода гор», так, так, так». – И вдруг его взгляд уперся в фотографию в незатейливой рамочке, свободно стоявшую между корешками книг: юная девушка, со спины очень напоминавшая хозяйку квартиры, в полном обмундировании скалолаза взбиралась по вертикальной стене. В правом нижнем углу снимка каллиграфическим почерком на темном фоне белыми буквами была выведена аккуратная надпись «Школа выживания».

– Да, ладно. «Школа выживания»? – неожиданно громко воскликнул удивленный Виталий. – Вы воспитанница Хватюги?

Стеша от неожиданного вопроса перестала хлюпать носом и устремила недоуменный взгляд на Умнова.

– А вы что, знаете Хватюгу? – спросила она, всхлипывая и, как ребенок, тыльной стороной руки вытирая глаза.