Огонь и ветер. Книга Лиана
– Нет! Пожалуйста, нет! Не надо! Пожалуйста, только не руки! Не трогай мои руки!
Но лезвие пронзало вновь и вновь – с каждым разом все глубже, все больней и страшней.
– Я сделаю это, Кешт! Я сделаю все, что ты хочешь! Пожалуйста… не надо!!!
Не надо… Не надо больше боли. Ее слишком много…
Я сжался в комок, обхватил голову руками и превратился в ничто.
Меня нет. Нет нигде. Ни рук, ни глаз, ни мыслей, ни чувств.
Только пустота.
И мрак.
Падать было больше некуда, но я все равно падал.
Пока не увидел крошечный осколок света. Где‑то на самом дне моего сознания.
Я прикоснулся к нему и опрокинулся в воспоминание, которого никогда не знал прежде.
– Смотри, у него твои глаза, Лорен. Такие же синие.
– А волосы как у тебя, Крис.
– Нет, приглядись внимательней… Они не просто светлые, они как будто сияют! Говорят, такие были у моего деда, пока он не поседел, как северный филин. Красивый вырастет мальчик… Я научу его владеть мечом и разбираться в людях. Какое же счастье – у меня наконец есть сын! Спасибо тебе, любимая… Скажи, как мы назовем его?
– Элиан.
– Хорошее имя. Для человека из достойной семьи. Мне нравится. Но что оно значит?
– Я не знаю… Оно пришло ко мне во сне.
– Лорен, ты такая чудачка! Люблю тебя… И этого мальчика я тоже уже люблю. Но тебя – все‑таки больше! Если б ты знала, Лора, как сильно я тебя люблю!
«Люблю…»
Осколок света был таким крошечным, что, казалось, вот‑вот погаснет.
Но он не гас.
И чем дольше я смотрел на него, тем ярче разгоралось теплое сияние, раздвигая границы мрака.
– Лиан, посмотри, это тебе!
Отец улыбнулся и протянул мне тонкий клинок в изящных ножнах.
– Потомок дарсов должен иметь свое оружие. Когда ты подрастешь, я подарю тебе настоящий меч, а пока пусть будет этот. Он детский, как раз по твоей руке. Ну‑ка, проверь его баланс! Давай, сын, не стесняйся.
Я осторожно извлек маленький меч из ножен и положил на ладонь, как прежде учил отец. Да, баланс был прекрасен. И сам клинок тоже. В свои четыре года я был вполне способен осознать красоту и ценность этого подарка.
– Спасибо, папа!
Отец улыбался. И эта улыбка делала его суровое лицо самым лучшим и любимым в мире.
– Будь осторожен, Элиан. Это настоящее оружие. Оно может ранить, а может и убить. Никогда не доставай его из ножен ради забавы и ради глупости.
– Я знаю, отец. Когда ты будешь учить меня?
– Скоро, сын. Сегодня. Но сначала я обещал твоей маме прогулку верхом. Только мы двое и никаких детей. – Он коротко усмехнулся и взъерошил мои волосы. – А после обеда мы пойдем в сад, и я дам тебе первый урок.
Я смотрел на него с восторгом. Я был счастлив. Счастлив как никогда после.
Едва отец и мама покинули дом, я понял, что это счастье разорвет меня изнутри, если ему не дать выход. И тогда в моих ладонях впервые вспыхнул огонь. Он был нежным, как мамины поцелуи, и сильным, как взгляд отца.
Огонь.
Начало и конец, оружие и защита, радость и боль – он был для меня всем. Он был мной, а я – им.
Я держал огонь в ладонях и смотрел на него без отрыва. Я видел его так ясно, словно и не было этих долгих лет слепоты.
Огонь, который мог обжечь кого угодно, но только не меня.
Я набрал полную грудь воздуха и выдохнул в ладони, позволив пламени разгореться до небес. Это было красиво. Очень красиво. Огонь заслонил меня от мрака, окутал всего, точно живой сияющий щит. Сквозь этот щит я взирал на искаженное ужасом и болью лицо отца. На то, как каменеют его скулы, как зарастают щетиной худые щеки, как тускнеют глаза, наливаясь кровью и брагой.
После того дня он редко бывал трезвым, никогда не улыбался и никогда не звал меня по имени. Брага пожрала его разум и разрушила его дух. Потеряв мать, я утратил и отца. Он пил много, заливая свое горе, но не находил спасения ни в кружке с пойлом, ни в яростных сражениях с невидимым врагом, после коих в кабинете все было посечено острым клинком. И тогда Кристан Даэл шел искать живого врага, который всегда был рядом. Он находил меня и придирался к любому делу, за каким заставал. Впрочем, это было нестрашно. Настоящее наказание ждало, если он становился свидетелем, как в гневе и страхе его «выродок» воспламеняет все свечи. Или бормочет во сне свои пророчества.
Я всякий раз думал, что скорее сдохну, чем позволю себе снова прикоснуться к источнику, который непрестанно звал и манил меня, но притяжение оказалось непреодолимым. Не замечать его было подобно попыткам перестать дышать. Чем больше я старался загнать эту жажду вглубь себя, тем отчаяннее она прорывалась по ночам.
Во снах я видел себя на берегу моря в темно‑красном одеянии, и это одеяние давало мне право делать то, ради чего я был рожден, – исцелять людей. Я видел свои руки излучающими свет, и этот свет был способен распрямить изувеченное, вернуть утраченное, исправить внешнее и внутреннее. Я видел себя взрослым, сильным и свободным, полным огня и направляющим огонь в сторону мрака. А просыпаясь, рвался туда, откуда исходил этот зов, – в Золотую Гавань, в Красную Башню, где меня ждало другое будущее, полное ярких красок и света.
Где, я верил, не было места для боли…
Где наяву не нашлось места ни для той, которую я полюбил так сильно, ни для меня самого.
