Он

Все дети и тренеры живут в старом общежитии, построенном к Зимней Олимпиаде‑1980 для европейских спортсменов. От катков до него минут пять. Взбежав по ступенькам, прохожу мимо доски с именами былых обитателей этого дома и перечислением завоеванных ими наград, но не задерживаюсь. Несколько лет в этом городе – и вы начнете забывать впечатляться.

Моя комната находится на втором этаже, и я всегда поднимаюсь туда пешком, предпочитая лестницу старому скрипучему лифту. В полутемном холле пахнет мастикой, цветущей снаружи сиренью и грязными носками. В здании, целиком заселенном хоккеистами, без этого никуда.

Шагах в десяти от двери, держа в руках ключи, я вдруг замечаю неподвижно стоящего человека. Одного этого хватает, чтобы напрячься. А потом я узнаю`, кто это.

– Господи!

– Можешь звать меня Весом, – говорит он, отталкиваясь от стенки. – Или Райаном. Ну, или «мудаком».

– Ты… – Мне немного страшно произносить эти слова, ведь он так долго меня избегал. – …мой сосед?

Чтобы чем‑то занять руки, открываю дверь. Чувствую, как внизу живота зарождается бурлящая волна радости. Одна только мысль об еще одном сумасшедшем лете в компании Весли… не верится, что это может быть правдой.

– Ну… – В его голосе – непривычная осторожность. И поскольку теперь из открытой двери в холл проникает свет, у меня появляется возможность как следует разглядеть его лицо. Он чем‑то встревожен. Глаза запали, челюсти крепко сжаты.

Чудно´.

Вваливаюсь в комнату и бросаю ключи на кровать.

– Я на пробежку. Хочешь, пошли со мной. Насколько я понимаю, ты приехал тренировать, иначе тебя бы тут не было.

Он кивает. Но когда я начинаю снимать толстовку, засовывает руки в карманы и отворачивается.

– Только нам надо поговорить.

– Окей. – О чем? – Можем поговорить, пока будем бегать. Если ты не растолстел после своей великой победы.

– Ладно. – Хмыкнув, он заносит из холла большую спортивную сумку.

– Пат еще на тренировке сказал что‑то насчет соседа. Он ведь тебя имел в виду, да? Просто решил развести интригу?

Стоя ко мне спиной, Вес кивает. Затем стягивает через голову свою выцветшую футболку. Боже, он реально огромный. Сплошные рельефные мышцы и татуировки.

Я и забыл, что в наше последнее лето здесь мы были еще пацанами. Кажется, будто это было вчера.

– Нормальная у тебя комната, – отмечает он, переодеваясь в майку и спортивные шорты.

Это правда. Вместо двухъярусной койки здесь две встроенные в стенные ниши кровати, а между ними – приличное свободное пространство.

– Тренерам дают комнаты попросторнее. Шикую уже три года.

Он оборачивается.

– С кем жил?

– С кем придется. – Натягиваю беговую футболку, затем переобуваюсь в кроссовки. На то, чтобы завязать шнурки, уходит еще пара секунд. Мне не терпится поскорее отсюда выбраться и побежать. Может, тогда Вес перестанет вести себя странно и скажет прямо, что у него на уме. – Идем?

Он пинает свою сумку.

– Оставлю ее тут.

– А где же еще‑то?

Он морщится. Почему – я не знаю.

 

Глава 9

Вес

 

На улице Джейми поворачивает в сторону Миррор‑лейк, и я бегу за ним. Сколько раз мы делали этот круг? Наверное, сотню, не меньше.

– Помнишь лето, когда мы условились пробегать по пять миль каждый день? – спрашиваю я, когда общежитие остается позади.

Он сбрасывает скорость, и дальше мы бежим в легком темпе.

– Конечно.

– А потом в один из дней у нас было сразу две тренировки и тренажерка, но ты сказал, что мы обязаны побежать, иначе лето не засчитается. – Я фыркаю от одного только воспоминания об этом.

– Тебя никто не заставлял перед пробежкой объедаться мороженым.

– Я умирал от голода. Правда, с тех пор я даже не могу смотреть на фисташки.

Джейми хмыкает.

– Газон – а на нем нежно‑зеленая рвота.

– Хорошие были времена. – О, да. Я бы выворачивал свое нутро наизнанку хоть каждый день, если б это помогло сделать так, чтобы между нами все опять стало просто. Гоняться вокруг озера за высокой светловолосой фигурой Каннинга было единственным, чего я желал от жизни.

Хотя, к черту вранье. С куда большей радостью я бы разложил его на земле и сорвал с него всю одежду. Прямо сейчас меня убивает то, что я опять его вижу.

Впрочем, мне надо сказать ему одну вещь, и поскорее. Мы бежим молча, и все это время я репетирую свое монументальное извинение. Если Джейми придет в ужас, мне будет больно.

Лодки на озере качаются под взмахами весел, и я ощущаю себя так же шатко, как они выглядят.

– Так о чем ты хотел поговорить? – в конце концов произносит Джейми.

Все. Тянуть больше нельзя.

– Я пробуду здесь только до конца июля. – Сначала лучше разделаться с вводной.

– Я тоже. Должен к первому августа быть в Детройте. А ты двинешь в Торонто, да? Тебя подписали?

– Угу. Но послушай… Мне надо сказать… Короче, если ты не хочешь жить со мной в одной комнате, то я попрошу Пата переселить меня. И не обижусь.

Джейми резко останавливается, и мне приходится притормозить, чтобы не врезаться ему в спину.

– Почему?

Опять облажался. Я не могу больше молчать.

– Каннинг, я гей. И да… может, в общем и целом это не так уж и важно, но, когда мы в прошлый раз жили вместе, я… развел тебя на всякое разное. Это было не круто, и из‑за этого я последние четыре года чувствую себя дерьмово.

Очень долго он просто смотрит на меня с разинутым ртом. А когда, наконец, заговаривает, то произносит совсем не то, что я ожидал услышать.