Он

Правда, в команде моя ориентация – так себе секрет. Парни в курсе. Тренеры в курсе. Просто им все равно.

Касселю не все равно, но в другом смысле. Ему плевать на то, что мне нравится трахаться с чуваками. Но не плевать на меня. Он не раз и не два говорил мне, что иметь случайные связи – значит зря растрачивать свою жизнь.

– Кто сказал, что он натурал? – насмешливо говорю я.

Вид у моего приятеля становится заинтригованным.

– Серьезно?

Я снова приподнимаю бровь, а он смеется.

Если честно, сомневаюсь, что студент, которого я подцепил вчера, был геем. Скорее, би‑любопытным, и, не стану врать, для меня это плюс. Проще мутить с теми, кто наутро притворится, будто тебя не существует. Ночь ни к чему не обязывающего веселья, минет, секс – все, с чем разрешит поэкспериментировать их пьяная смелость, – а потом они испаряются. Ведут себя так, словно в предшествующие этой ночи часы не облизывались на мои татуировки и не представляли свой член у меня во рту. Словно не шарили жадными руками по моему телу и не умоляли коснуться их.

Связи с настоящими геями потенциально куда сложнее. Они могут захотеть большего. Типа обязательств. Или обещаний, которые я не способен дать.

– Стоп. – До меня доходит смысл его слов. – Что значит – Эм утащила тебя домой?

Челюсть Касселя напрягается.

– То и значит. Пришла на вечеринку и забрала меня. – Черты его лица слегка расслабляются. – Просто она беспокоилась. Мой сотовый разрядился, и я не отвечал на ее смски.

Я молчу, потому что уже давно бросил попытки открыть Касселю глаза на эту телку.

– Если бы не она, я бы напился. Так что… да, наверное, с ее стороны было правильно приехать за мной, пока я не надрался в хлам.

Прикусываю язык. Не‑а, я не стану лезть в их отношения. Тот факт, что Эмили – самая прилипчивая, стервозная и ненормальная телка, не дает мне прав вмешиваться.

– Ну и потом, я знаю, как она относится к вечеринкам. Мне вообще не следовало на нее идти.

– Твою мать, вы же с ней не женаты, – выпаливаю я.

Черт. И почему я не умею держать рот на замке.

Кассель затравленно смотрит на меня, и я торопливо включаю заднюю.

– Извини. Просто… забудь, что я это сказал.

Втягивая щеки, он работает челюстями так, словно хочет стереть свои зубы в пыль.

– Нет. В смысле, ты прав. Мы не женаты. – Он что‑то неразборчиво бормочет.

– Что?

– Я сказал… по крайней мере, пока.

– Пока? – в ужасе повторяю я. – Мужик, умоляю, умоляю тебя, скажи, что вы с ней не обручились.

– Нет, – быстро отвечает он. Затем опять понижает голос. – Но она постоянно твердит, как ей хочется, чтобы я сделал ей предложение.

Предложение? Бр‑р. Аж мороз по коже. Черт, уверен, что он позовет меня шафером.

Можно ли сочинить свадебный тост, не упоминая невесту?

К счастью, появление тренера О’Коннора прерывает этот идиотский разговор до того, как я окончательно тронусь умом.

Как только он заходит, воцаряется мертвая тишина. Тренер у нас… внушительный. Не. Внушающий ужас. Метр девяносто пять, вечно хмурая физиономия и голова, которую он бреет не из‑за лысины, а потому что ему нравится выглядеть, как ходячий страх.

Он начинает собрание с перечисления наших ошибок на вчерашней трене. Что совершенно лишнее, потому что у меня после вчерашнего разноса еще не остыли кишки. Я проиграл одно вбрасывание, пропустил пасы, которые нельзя было пропускать, промазал в пустые ворота – короче, бывают такие дерьмовые тренировки, когда все идет наперекосяк, и я уже поклялся ему собраться завтра, когда мы выйдем на лед.

Остались две решающие игры, а значит, я обязан быть максимально сосредоточенным. «Северный Масс» пятнадцать лет не выигрывал чемпионат, и я, как ведущий бомбардир, твердо настроен увенчать свой выпускной год победой.

– Ладно, поехали, – объявляет тренер, закончив расписывать нашу никчемность. – Начнем с последней игры «Рейнера» против «Сиэттла».

Когда на экране появляется застывшее изображение университетской арены, один из наших крайних нападающих морщит лоб.

– Почему мы начинаем с «Рейнера»? Нам же в полуфинале играть с «Дакотой».

– «Северную Дакоту» разберем в другой раз. Меня гораздо больше волнует «Рейнер».

Тренер прикасается к ноуту на столе, картинка оживает, и по комнате разносится гул толпы.

– Если мы встретимся с ними в финале, нам придется несладко, – мрачно говорит тренер. – Я хочу, чтобы вы обратили внимание на их вратаря. У этого парня глаз как у ястреба. Нам надо определить его уязвимые места и ударить по ним.

Мой взгляд переходит на вратаря в черно‑оранжевом снаряжении. Он внимательный. Цепко схватывает все происходящее на площадке. Раз – и перчатка захлопывается, останавливая первую пущенную в его направлении шайбу. Быстрый. С хорошей реакцией.

– Смотрите, как он контролирует отскок, – приказывает тренер, когда команда соперника делает очередной удар по воротам. – Все четко. Предельно собранно.

Чем дольше я смотрю на экран, тем тревожнее мне становится. Не могу это объяснить. Понятия не имею, почему волоски на шее вдруг встают дыбом. Но есть в этом вратаре нечто такое, отчего живот скручивается в узел.

– Идеально сгруппировывается. – Голос у тренера задумчивый. Почти восхищенный.

Я тоже под впечатлением. В этом сезоне я не следил за Западным побережьем. Был целиком сосредоточен на командах своей конференции, изучал записи матчей, чтобы найти способ их переиграть. Но теперь, когда полным ходом идет плей‑офф, пришло время оценить команды, с которыми мы можем столкнуться в финале.

Я смотрю на этого вратаря. Изучаю его. Черт, мне нравится, как он играет.

Нет. Я знаю, как он играет.

Прозрение обрушивается на меня со словами тренера.

– Этого парня зовут…

Джейми Каннинг.

– …Джейми Каннинг. Он на последнем курсе.

Пиздец.

Просто пиздец.

Меня пробирает дрожь. Я знал, что Каннинга взяли в «Рейнер», но в прошлом сезоне, когда в последний раз искал о нем информацию, его отправили на скамейку, заменив на какого‑то, по слухам непробиваемого, второкурсника.