Паутина Темноты

– А почему мы, все, здесь и сейчас, оказались? – пробормотала я, пытаясь заставить свои мозги работать в полную силу.

– Ну, ты же сама, ведущая, захотела, встретиться у дома с часами! – недоуменно пожал плечами Соболь. – Мы с Барсуком, как раз, сюда направлялись, когда братья Гримм с какого‑то чердака ссыпались!

Второй крепыш кивнул и улыбнулся своей знакомой, застенчивой, улыбкой, слабо вязавшейся с его крепким телосложением. Мишка Барсук занимался в той же секции, что и Соболь, а затем последовал за ним в нашу стаю. Это‑то я помнила, а вот, свой приказ им – нет!

 

У дома с часами! Эта мысль, как молния, осветила все вокруг. Я снова повернулась в ту сторону, куда пошла сразу после пробуждения в подвале. Высокий, одноэтажный, деревянный дом в окружении каменных строений. Жалкие остатки фруктового сада, когда‑то окружавшие старый купеческий особняк. А часы у него – на другой стороне фасада, и тоже деревянные. На них всегда одно и то же время – без двадцати минут шесть. То самое время, когда остановилось сердце юной дочери купца Андрея Фроловича Кожевникова. Место, где время, навсегда, остановилось.

 

– А почему вы не рыжие, братья? – высказала я мысль, которая обдала меня холодом изнутри.

Юрий и Герман были братьями‑близнецами, тоже входящими в нашу компанию. И совершенно неразлучными, потому‑то и прозвали их – Братья Гримм. А рыжие кудряшки на головах были их отличительной особенностью. Теперь же оба они были русыми.

– А почему у тебя какая‑то розовая дрянь на волосах? – в ответ спросил меня зеленоглазый Юрка. – Никогда не думал, что ты способна в такой гадкий цвет покраситься.

– А я что‑то этой татуировки на руке у Соболя не помню! – добавил Герка, указав на змею, выползавшую из‑под закатанного рукава Алексея.

– И шрама на лице у Барсука не было! – пробасил Соболь, оглядывая своего друга.

– И мы ли это вообще! – едва слышно прошептала я, чувствуя, как ужас холодными щупальцами сковывает мозг.

– Нам надо прийти к дому с часами! – прозвучал у меня в голове чей‑то настойчивый и знакомый голос.

– Пойдемте, скорее, к часам! – дрогнувшим голосом предложила я и побежала в ту сторону.

 

Старый деревянный дом окружали сталинские пятиэтажки, такие же облезлые, какими я их помнила. И высокие старые деревья заслоняли обзор. Но когда мы выскочили, через узкий проход между домами, из двора на улицу, то прямо‑таки остолбенели.

Город был другим! Высокие дома, никак не меньше 12 ‑15 этажей наползали на остатки строений, которые я помнила. По тихой, когда‑то, улице плотным потоком ползли незнакомые мне машины. Я шарахнулась назад и уперлась спиной в спасительную деревянную стену. Провела рукой по шершавым доскам – дом был реальным. А все остальное?

– Где мы? – услышала я сдавленный шепот одного из братьев.

– Не знаю! – пробормотала я. – Но нам нужно к часам!

И пошла вдоль стены, в ту сторону, не отводя руки от ее шершавой поверхности.

 

Парни потихоньку двинулись за мной, кто‑то из них взял меня за руку. По дороге, все так же медленно, ползли машины, на тротуаре стояли и двигались люди, и только вдоль стены дома сохранялось пустое пространство. Этот дом люди всегда обходили стороной, страшась его дурной репутации. А сейчас мне он казался островком реальности в сошедшем с ума мире.

– Это не наш город! – услышала я сзади голос Соболя.

– Или не наш мир! – предположил Герка, всегда любивший фантастику.

– Или не наше время! – пробормотала я, запрокидывая голову, чтобы посмотреть на стрелки часов.

Там было без двадцати шесть, как и обычно. И это все, что осталось от знакомой реальности.

– Я не хочу уходить! Иначе, все наши страдания и боль были напрасны! – мне кажется, я уже произносила эти слова. – Я еще слишком многое должна изменить!

В другое время и в другом месте.

 

– У вас еще будет время, чтобы полюбоваться на эти часы, Инь! – в голосе, неожиданно раздавшемся со стороны проезжей части, звучал до боли знакомый сарказм. – Давайте, скорей, в машину! Здесь остановка запрещена!

Прыжком, развернувшись на 180 градусов, я уставилась на распахнутую дверь большой черной машины, остановившейся напротив дома с часами.

– Да, очнись, же, наконец, Рысь! – в голосе мужчины, явственно, прорезались раздражение, и страх.

– Кирилл! – воскликнула я, бросаясь к двери.

И парни следом за мной.

Но лицо водителя не было мне знакомо, а вот, глаза и голос остались теми же. Он принадлежал Кириллу, которого все чаще называли Док. Этот тип был куратором нашей организации от самой влиятельной из спецслужб советского времени. А еще он всякой нетрадиционной медициной занимался.

 

– Что с нами произошло, Кирилл? – спросила я, как только захлопнулась дверь машины.

– А что ты последнее помнишь? – ответил он вопросом на вопрос, не отводя глаз от забитой машинами дороги.

Я зажмурилась, пытаясь сосредоточиться:

– Свет, темнота. Я была у тебя на столе, в лаборатории… – в памяти всплывают ощущения и образы.

– Так значит, я, все же, умерла тогда? – мозг отказывается принимать самое подходящее объяснение.

– Да, почти! – коротко бросает Кирилл.

– А ты? – спрашиваю я.

– А мы? – раздается сзади.

– Давайте, я привезу вас туда, где можно будет спокойно поговорить! – предлагает Кирилл, бросая взгляд в зеркало заднего вида.

 

Мы молчали, пока он колесил по почти незнакомым улицам. Высоченные дома теснились вокруг узких извилистых улиц, словно пытаясь выдавить остатки того, что на моей памяти называли «центром города». Море ярких, безвкусных, рекламных плакатов вызывало в памяти дешевые голливудские фильмы. Все, они, требовали непременно что‑то купить или съесть. Парни сзади, то и дело, издавали возмущенные возгласы и тихие ругательства. А я пыталась осознать значение этих перемен.

 

А когда машина выкатилась на набережную Волги, у всех вырвался невольный вздох облегчения. Хоть, что‑то в этом мире остается неизменным!

– Если бы не Волга, я бы тоже решил, что совсем с ума сошел! – сказал Кирилл, выпрыгивая наружу.