Пианистка

Мальчишку‑гитариста она и вовсе не могла воспринимать всерьез, его настойчивые ухаживания ее смешили, а затем стали пугать: парень ежедневно надирался до рогатых чертей и поджидал Карину в вестибюле с букетом сорванной в пансионатском саду мальвы и бутылкой коньяка.

Вскоре она почувствовала, что безумно устала от всех троих и хочет одного – чтобы ее кавалеры провалились куда подальше.

Отвязаться от разгоряченных, заведенных мужиков оказалось непросто. Карина стала опаздывать к обеду и ужину, а вечерами старалась пораньше проскользнуть в номер, игнорируя танцы, кино и прочие прелести жизни, не замечая, что невольно возвращается все к тому же одиночеству, от которого так страдала в Москве и мечтала отстраниться за время отпуска.

Постепенно на нее перестали обращать внимание, и она оказалась в привычном вакууме, вдали ото всех и с книгой в руках.

На горизонте замаячил отъезд.

Как‑то вечером, не спеша поужинав и больше не опасаясь ничьих приставаний, Карина подходила к своему корпусу. Сгущались быстрые южные сумерки, вокруг было тихо и безлюдно: основная масса отдыхающих еще тусовалась на пятачке возле столовой, собираясь разбрестись по злачным местам.

Карина уже хотела распахнуть стеклянную дверь, как вдруг до нее донеслись странные звуки. Она остановилась и внимательно огляделась по сторонам.

Сбоку от корпуса, около большой клумбы с розами стоял и горько плакал мальчик лет семи‑восьми.

Карина подошла поближе. Пацан заметил ее и зарыдал в голос, размазывая слезы по щекам трясущимися, маленькими ладошками.

Ей стало жаль его. Никого из взрослых рядом не наблюдалось, мальчишка был совершенно один и выглядел так, будто с ним приключилась настоящая беда.

– В чем дело? – мягко спросила Карина. – Где твои родители?

Мальчонка попытался что‑то сказать, но из его рта вырывались только всхлипывания.

– Ну, успокойся. – Она обняла ребенка, прижала к себе.

Тот доверчиво ткнулся светловолосой головой ей в бок. Он чем‑то напоминал Лелю – такой же белобрысый, веснушчатый, и так же градом текли по его розовому лицу крупные, прозрачные слезы.

– Давай‑ка расскажи, что случилось, – попросила Карина. – Может быть, я смогу тебе помочь.

– М‑мама… – пролепетал мальчик. – Она… – Видно было, что он изо всех сил сдерживается, чтобы снова не зареветь, и это трогательное проявление силы воли вызвало у Карины уважение.

– Ты потерялся? – догадалась она. – Отстал от мамы, или, наоборот, убежал вперед? Не бойся, она сейчас подойдет.

Пацан отчаянно замотал головой:

– Нет! Она не придет! Ее… – он судорожно сглотнул и все же докончил: – ее увезли. В больницу, на «Скорой».

– Господи, – озадаченно проговорила Карина, – что же с ней такое?

– Сердце, – совершенно по‑взрослому, серьезно и лаконично ответил новый знакомый.

– С кем же ты остался?

– Один. – Он уже не плакал, лишь время от времени шмыгал носом. Мордашка у него была симпатичная, бесхитростная, и Карина почувствовала, как сердце наполняется щемящей нежностью.

– Совсем один? – не поверила она. – Этого не может быть. Когда маме стало плохо?

– Утром.

– Где же ты был все это время?

– В номере сидел. – Паренек тяжело вздохнул и еще теснее прижался к Карине.

– И что же, никто за тобой не пришел – я имею в виду горничную или дежурную по этажу?

– Никто, – горестно подтвердил малыш.

– Вот паразиты, – не выдержала Карина.

Нечего сказать, хороша администрация: отправила бабу в больницу и не заметила, что в номере остался ребенок.

– Разве у вас с мамой тут не было знакомых? – поинтересовалась она у мальчишки. – Ну хотя бы соседей по столу?

– Были, – охотно отозвался тот, – дядя Сережа и тетя Света.

– И где они? Почему бросили тебя в беде?

– Они уплыли на теплоходе, сразу после завтрака. Обещали завтра вернуться.

– Ясно. – Карина кивнула. – Тебя как звать?

– Женя.

– Зачем же ты, Женя, просидел весь день в номере? Надо было сразу выйти.

– Боялся, – прошептал мальчик. – Я дверь не умею закрывать, а мама говорила, тут воруют.

– Ну ты даешь! – изумилась Карина. – А как сейчас твоя дверь?

– Открыта, – совсем тихо произнес Женя.

Глаза его снова стали наполняться слезами.

– Ну, ну, – поспешно проговорила она. – Не плачь. Вы откуда приехали?

– Из Волгограда.

– Кто у вас там остался?

– Папа. И бабушка.

– Вот что, – Карина решительно взяла его за руку, – мы сейчас пойдем к администратору и позвоним в Волгоград. Сообщим твоим родным, что мама попала в больницу. А потом решим, что с тобой делать. Согласен?

– Согласен.

Они вошли в корпус, пересекли широкий полукруглый холл, и вдруг Женя остановился, потянул ладошку из Карининой руки.

– Ты что? – Она увидела, как хорошенькое заплаканное личико вмиг побледнело и сморщилось, точно от сильной боли.

– Живот… – пролепетал Женя. – Болит… вон там… – он показал пальцем чуть ниже ребер, – и тошнит.

Испуганная Карина сгребла его в охапку, подтащила к диванчику:

– Посиди. Я сбегаю за врачом.

– Я… хочу кушать, – смущенно прошептал Женя. – Я ведь все пропустил, и обед, и ужин. А мне нельзя долго не есть, у меня этот… как его… га… го…

– Гастрит, – догадалась Карина. – Ладно, это мы сейчас исправим. Давай‑ка отложим звонок папе, зайдем ко мне, и я тебя накормлю.

Женя в ответ счастливо улыбнулся.

Они поднялись на второй этаж в ее номер, Карина усадила мальчика за стол, вышла в коридорчик, открыла холодильник, вытащила все, что там нашлось – бутылку молока, сыр, масло, джем, хлеб в полиэтиленовом пакете.

Женя жадно ел бутерброд, пил из стакана, изредка поглядывая на Карину со смущением и благодарностью. Неожиданно она поймала себя на мысли: хорошо бы этот белокурый малыш посидел здесь, в ее номере, подольше.