Письма издалека

Но ведь и ты понимаешь, что я буду очень нуждаться в твоем совете и наставлении? В конце концов, это мой первый самостоятельный случай – ты же не хочешь, чтобы я по неопытности навредил ни в чем не повинным людям? Прошу тебя, не задерживайся с ответом на мои письма – особенно если я буду просить о помощи. Прошу тебя, Марит – пиши мне – ради всего святого, и я буду знать, что ты тоже думаешь обо мне, хотя бы как об ученике и младшем товарище.

Завтра я продолжу путь и отправлюсь на ферму, чтобы узнать, в чем заключается мое задание. Теперь же я оглядываюсь назад и представляю общий дом Ордена, лампы с зелеными колпаками в библиотеке, твой профиль над книгой, и карандаш, которым ты рассеянно постукиваешь по уху, когда думаешь, глядя в никуда. Все это стоит перед моими глазами в темном окне, как будто нас не разделяют горы и дороги, как будто я могу сейчас выйти из‑за стола и пойти к тебе. Ночь соединяет всех. Все мы сейчас уснем – и во сне будем вместе.

Доброй ночи, Марит. Приснись мне.

Преданный тебе

С.

 

Письмо второе

 

Привет тебе, Марит! Читай это письмо как поучительную повесть о вреде честолюбия. Дай мне добрый совет, если он придет тебе на ум, или посмейся – я буду рад развеселить тебя, хоть мне здесь и не до смеха.

На другой день после приезда, переночевав и позавтракав в трактире, я отправился искать ферму «Облака». Мне сказали, что она на восточной дороге, и я пустился пешком. Путь был не слишком дальний, дорога каменистая, пыль на ней белая, вокруг луга и рощи… Красота! Если у них есть открытки, я пришлю тебе. Солнце уже осеннее, не жгучее, воздух прозрачный и приятно холодит нос, так что идти было весело. Ферму я заметил издалека, к тому же на повороте есть указатель – такая предусмотрительность мне понравилась. Дом из круглых бревен с двускатной крышей – приземистый и очень широкий, как будто распластавшийся по земле – стоял посреди большого луга, сбегающего по склону вниз. Здесь все плоскости наклонные. На склоне, как белые облака, лежали и стояли в траве овцы и козы. Наверное, ферма получила название в их честь.

За поворотом дорога шла в гору. Я увидел в стороне несколько крупных серых валунов и устроился на камне, чтобы перевести дух. Не тот дух, что входит в мои легкие – дышал я легко и мог спокойно прошагать хоть целый день – но тот, которым так важно не падать. Что мне предстоит, – думал я, – и что я могу? Задор и гордость вдохновляли и поддерживали меня всю дорогу сюда, но, увидев ферму, я вдруг затосковал. Отправляя меня в путь, ты сказала, что мне предстоит умиротворить раздор между матерью и детьми – достанет ли у меня ума и таланта это сделать? Станет ли эта неведомая мне мать слушать меня? – зависит, очевидно, от того, смогу ли я найти нужные слова… Внезапно я совсем скис – так, что готов был сдать назад и отложить все до завтра. Напрасно я пытался взбодриться, вспоминая, что я лучший твой ученик, что ты сама доверила мне этот случай – в тот миг все казалось ничтожным.

И тогда я просто стал вспоминать тебя. Я столько раз следовал за тобой взглядом, столько прислушивался к тому, что ты говоришь, что теперь мне было нетрудно представить, как ты входишь в дом вместе со мной. Ты была бы спокойна и дружелюбна. Ты бы улыбалась. Ты бы сказала, что сердце первой встречи – наблюдение. Мы смотрим на людей, а люди смотрят на нас, и главное – не делать резких движений. Люди сами хотят говорить – сказала бы ты, – нам нужно лишь слушать. Это всего лишь первая встреча, – сказала бы ты, – мы просто не успеем навредить. Мы можем только не понравиться.

В том‑то, знаешь ли, и беда. Ты‑то всем нравишься. А я?

Ладно, конечно же, я пишу тебе не с дорожного камня. Легко догадаться, что я все‑таки встал и продолжил путь – вооруженный, быть может, твоей улыбкой, незримо витающей возле меня. Или твоим вечным напутствием: «Соник, не придирайся к себе, делай дело». Ты часто говоришь «делай дело» и похлопываешь рукой об руку – то ли подгоняя, то ли подбадривая. Я тоже похлопал, сидя на камне – и рассмеялся.

Так, даже издалека, ты умиротворила мои опасения. Значит, наше искусство действует!

Я пересек луг и подошел к дому. Странное это строение. На дорогу дом обращен глухой стеной, к которой лепится пристройка, на вид вроде маленькой веранды. Дверь пристройки окружена резными деревянными узорами, но ни молотка, ни звонка рядом с ней я не нашел. В окошки была видна еще одна дверь в толстой бревенчатой стене: легко было догадаться, что, сколько бы я ни стучал, вряд ли это постукивание будет услышано в доме. Вот так задачка: прежде, чем гадать, как помочь, ты еще попробуй войди к этим людям… Я стоял перед дверью дурак‑дураком.

Смейся, но мне помогла песенка, баллада, внезапно пришедшая на ум – как подсказка от далекого друга. Я промурлыкал:

Не ищи любви, девица, подожди, пока

Под окошком в час известный постучит рука.

И пошел искать окно.

Может быть, я и дурак. Но зато образованный и начитанный!

Окно нашлось со стороны, обращенной к озеру. Створки были приоткрыты, и, когда я громко постучал по синему ставню, наружу удивленно выглянула женщина.

– Добрый день! – беззаботно сказал я. – Хозяева дома?

– Я хозяйка. А что ж вы не заходите? – был мне ответ.

Женщина махнула рукой в сторону, и я понял, что она приглашает меня войти. Я вернулся к дверям, потоптался немного, ожидая, что кто‑нибудь выйдет навстречу – но, видно, в этих краях так не принято. Пройдя веранду и отворив другую дверь, я оказался в полутемных сенях, освещенных крохотным окошком под самым потолком. Под окошком на сундуке две девочки с серьезным видом играли в куклы под наблюдением толстой кошки. Увидев меня, они встали и чинно поздоровались.

– И где же мне найти хозяйку? – спросил я, невольно улыбаясь.

– Мама там, – пискнули они, показав рукой на дверь в дальней стене – на этот раз обитую чем‑то вроде теплого одеяла.

Сколько же у них тут дверей?

Толкнув последнюю, я наконец оказался в кухне, посреди которой господствовала белая печь. Тут же, наконец, встретила меня и хозяйка – молодая румяная женщина с приветливыми светлыми глазами: трудно было поверить, что у нее может быть такой раздор с детьми, который требует помощи миротворца… Может быть, я ошибся?

– Вы, наверное, за сыром? – спросила хозяйка, прежде чем я успел начать заготовленную речь.

– Я – брат Софроник из Ордена миротворцев, – ответил я, далеко не так весомо, как мне мечталось.

В ответ на это хозяйка и смутилась, и разволновалась, и, кажется, растерялась. Обмахнув передником тяжелый дубовый стул, она пригласила меня сесть. Я присел к столу, улыбаясь и дружелюбно помалкивая, чтобы дать ей время освоиться с моим присутствием в доме.

– Меня зовут Аги, – сказала хозяйка фермы.

– Очень рад знакомству, – начал я, но она, перебив меня, внезапно выпалила:

– Разве нам не должны были прислать женщину? И… ну… кого‑то постарше? Простите.