Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки

Дальше же все как везде: стандартные человейники, дыры в асфальте, заборы и серость, которую не перебивает даже цветущая зелень. Зимой же и вовсе будто все сдохло.

Спецом возвращаюсь как можно позже: в надежде, что все в отрубе. Ни хрена. Мать бухает с другом семьи на старой и медленно разваливающейся кухне.

Для наглядного понимания, насколько все паршиво: дверцы полочных шкафов давно висят перекособоченные и в толстенном слое жира, а старые обои отходят от стен пластами.

Но там они хотя бы вообще есть, в отличие от узкого коридора, где только голый бетон. Попытка сделать ремонт, не увенчавшаяся успехом. Лет пять уж как прошло, а вдохновения на повторный подвиг ни у кого до сих пор не появилось.

Игнорирую невнятный оклик пьяной матери и сразу иду к себе, где в дверь давно врезан замок. Чтоб никто не шарился в поисках заначки на опохмел, хоть гарант не ахти какой.

Пару раз петли все равно не выдерживали буйных алконавтов, оказываясь вырванными с мясом, так что все ценное я обычно ношу с собой: наличку, телефон и цепочку с крестом – подарок от тетки на шестнадцать лет.

Да и здесь не сказать чтоб живу.

Так, доживаю. И ночую. Периодически.

Квартира с дебильнейшей планировкой: для того, чтобы попасть в дальнюю комнату, нужно пройти насквозь гостиную‑спальню родителей, где сейчас храпит успевший ужраться в хлам батя.

Перегарище стоит просто адовое. Еще и густая табачная вонь в спертом закрытом помещении бонусом добавляется, заставляя глаза слезиться.

Открываю окно нараспашку, чтоб хоть немного проветрить, и, вытащив тлеющий бычок из зажатых пальцев, тушу его в пепельнице.

Засыпать с зажженной сигаретой – явление у предков едва ли не ежедневное. Как мы все еще не погорели к чертовой матери, я не знаю. Тупо везет, не иначе.

Состояние задолбанное, охота вырубиться без задних ног, вот только сон, как назло, не идет. Битый час от скуки залипаю в новостную ленту, а когда наконец начинаю уходить в дрему, из приятной расслабленности меня вырывают ритмичный стук и скрип разваливающегося дивана аккурат через стену. Там, где осталась кухня.

Надрывающиеся женские стоны не заставляют себя ждать.

А‑а‑а! Опять! Достало!

Минута, две, три… Больше не выдерживаю. Впопыхах одеваюсь обратно и пулей вылетаю из квартиры.

Подобные звуковые представления давно стоят поперек горла. А если батя сподобится проснуться, то все закончится еще и матерным скандалом, помноженным на мордобой. Каждый раз надеюсь, что кто‑нибудь кого‑нибудь в итоге прирежет и эти пьянки закончатся, да все никак.

Выхожу на ночную улицу, освещенную фонарями. Первый час ночи, а оживление хоть куда. Во дворе, под самодельным навесом, местные мужики эмоционально играют в домино, а чуть дальше, на лавочке, компания помоложе сидит с бутылками, пока мелочь без присмотра носится где придется, рискуя переломать конечности. Помним такое, проходили.

Идти недалеко, буквально через пару домов, к соседней девятиэтажке. Набираю код домофона и поднимаюсь пешком на шестой. В такое время суток, конечно, не очень прилично заявляться без спроса, но в данном случае можно. Этот сценарий давно отработан.

Дверная трель с противным подхрипыванием глухо разносится в недрах. Не услышать сложно. Поворачиваются ключи в замках, и на пороге появляется Яна. Слегка сонная, со сбившимся пучком и в домашней растянутой футболке‑размахайке.

Все. Штаны отсутствуют. Только трусы.

– Дома есть кто? – деловито уточняю вместо привета.

– Мама лишь утром придет.

– Отлично, – без разрешения прохожу внутрь, закрывая за нами дверь.

Вот и решилась проблема с ночлегом.

 

* * *

 

– Вить, прошу, постарайся не нарываться. Ничем хорошим это не закончится.

– И что, надо просто молчать?

– Ты их все равно не изменишь. А проблем наживешь.

– Не изменю, так заставлю фильтроваться.

– Эти дети неисправимы. Им с пеленок внушали, что они стоят во главе эволюционной цепочки, что, по сути, верно.

– Они стоят выше, потому что их родители чего‑то добились. Сами же они ничего собой не представляют.

– Но считают иначе. И остальные считают так же. Сам подумай: кто большая помеха? Бизнесменский сынок или безымянный ученик, за которого никто не вступится?

Будто я сам не знаю, что Нора права. Только от этого стоять в стороне, если ее оскорбляют, не собираюсь. Не позволю ни одной гниде.

Пока ее сестра, бухая, валялась на улице, так и не дойдя до детского сада, именно она забирала меня, везла к себе, кормила, поила, одевала и занималась.

По сути – Нора меня и воспитывала. Пыталась забрать с концами, но, просыхая, предки устраивали ей скандалы с погромом, забирая меня обратно. Кто‑то ведь должен был таскать им бухло из ближайшего круглосуточного, а кто это сделает лучше шестилетки, верно?

Однако родная тетка всегда оставалась на подхвате. Даже пристроила меня сюда, чтоб приличный старт обеспечить. Заверяет, что ей сделали хорошую скидку как работнику, но я знаю, что она брешет и оплатила всю сумму из своего кармана, понабрав долгов.

Так что хрена лысого. Любую мразь, что посмеет ей что‑то вякнуть, размажу по стенке. И долг верну. Уже почти полностью вернул.

– Плесни мне кофе, будь добра, – протягиваю ей опустевшую чашку, давая понять, что тема закрыта и возвращаться к ней мы не будем.

Нора лишь вздыхает, уходя к кофемашине.

– Заберешь сегодня Мию после продленки? Я опять не успеваю. Надо провести инвентаризацию.

Мия – ее дочь. Та еще гиперэнергичная мелочь.

– Заберу.

Заберу. Отведу домой, покормлю, сделаю с ней уроки. Как всегда.

– Если у тебя были другие планы, я попрошу Сережку закрыться пораньше.

Ну а Серега – ее муж, работающий в автомастерской. Хороший мужик, кстати.

– Нет планов. Сказал, заберу, значит, заберу.

– Спасибо. – Мне подносят свежесваренный американо. – Пей и беги. Занятия скоро начнутся.