Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки

– Может быть. Но я когда‑нибудь обязательно поумнею, а тебе с твоими развлечениями скоро предстоит лежать овощем и кушать кашку через трубочку, ― демонстративно достаю из футляра наушники и втыкиваю в уши. Музыку пока не включаю, поэтому слышу как, сопроводив всё нецензурной лексикой, со стула подрываются, вылетая из класса.

Кажется, я его выбесила.

 

***

 

Вечерняя прогулка с Чарой ― стандартный променад. Правда сегодня он слегка припозднился по срокам, но так даже лучше. К одиннадцати набережная уже практически пустует, а побережье и вовсе свободно. Зато негромко играет музыка с открытых площадок и по всему периметру горит подсветка, окрашивая тропинку и пальмы переливающейся радужной палитрой.

Пользуясь безлюдностью, спускаю Чару с поводка и та, окрылённая свободой, уносится вперёд. В дневное время так сделать не рискнёшь, слишком много выслушаешь потом о себе и своём "питомце", хотя она у меня ярая пацифистка. Укусить никогда не укусит. Максимум, залижет до щекотки, но тоже выборочно. К кому‑попало не пойдёт. Детей вот обожает, а взрослых, по большей части, сторонится. Если не сказать, что боится.

Думаю, это психологическая собачья травма. Когда водила её в ветеринарку после того как нашла, на рентгене обнаружились старые зажившие переломы. Носиться как угорелой сейчас ей это не мешает, но я с ужасом представляю насколько же бедняжке больно было тогда.

Минута, две, три. Чара испарилась. На зов не реагирует, в поле зрения не промелькивает. Умчалась куда‑то в ответвление, где уже не так освещено, а музыка едва слышна. Собственный голос в образовавшейся тишине звучит пугающе громко. Хорошо, что ночи не такие тёмные.

Улавливаю тихое гавканье и спешу туда, обнаруживая питомца возле лавочки, на которой одиноко сидит человек в чёрном балахоне. Разглядеть его сложно из‑за натянутого капюшона, понятно только по комплекции, что не девушка. И что он кормит мою собаку чем‑то прямо с рук!

– Чара, ко мне! Сколько раз говорила, не бери ничего у незнакомцев, ― раздосадовано подхожу к любимице, пытаясь оттащить за ошейник. Какой там. Она так‑то особа крупногабаритная. А когда упрямится и вовсе словно в землю врастает.

– Не отравлено. Это обычная ветчина, ― для подтверждения машут мне надкусанным сэндвичем. Такие продаются в круглосуточных магазинах. Я ещё удивлялась всегда, кто такое есть может? Это же дрянь полнейшая. От набуханного соуса слишком жирно, ингредиенты сомнительного качества, не говоря о том, что неизвестно сколько такой вот бутерброд валяется на прилавке, прежде чем его купят. Может день, а может, неделю.

– Не надо ей таких деликатесов. Потом лечиться замучаемся.

– Ты ж не утрируй, Чижова. Сколько ем, пока живой.

Чижова? Откуда он знает мою фамилию? Хотя да, голос знакомый. Недоверчиво всматриваюсь в черты, но из‑под капюшона выглядывает только упрямый подбородок. Заметив, что я его не узнаю, парень делает одолжение и выпрямляется, вскидывая на меня глаза.

От удивления выпускаю ошейник.

Офигеть.

Сорокин.

– Ты‑то что здесь забыл?

– Ужинаю под звёздами. Не видно?

Видно. Сэндвич, вскрытая жестяная банка сэвэнапа и пачка сигарет ― ужин богов.

– И давно ошиваешься в этих краях? Я тебя здесь прежде не видела.

– Так и я тебя тоже. Может, мы просто друг друга не замечали? Но ты, конечно, девица отчаянная. Так и ищешь неприятностей на задницу.

– Сейчас‑то что не так?

– Шляешься одна по подворотням.

Ну, этот закоулок сложно назвать подворотней, но всё же толика правды в его словах есть ― местечко не самое удачное. В таких обычно тайком курит персонал из ближайших гостиниц. Чтоб не светиться перед начальством.

– Я не одна,― резонно замечаю.

– А, ну да. С тобой же грозный сторож, ― насмешливо чешут Чару, а та только и рада. Льнёт к нему, выпрашивая ещё непонятную мясную продукцию. Предательница. За кусок ветчины продалась. ― Чихуа‑хуа всех разобрали? Я думал, богатые девочки предпочитают карманных собачонок.

– На рынке обманули. Обещали, что не вырастет.

Витя усмехается. Оценил шутку.

– Всегда хотел собаку, ― говорит он как‑то непривычно задумчиво.

– И почему не завёл?

– Предки были против. Да и не прижилась бы. Либо голодом уморили, либо запинали бы до смерти.

Становится как‑то не по себе от таких откровений. Прикалывается? Непохоже.

– Сочувствую, ― только и могу ответить. ― Я её тоже не планировала. А так у меня кого только не было. И морские свинки, и хомяки, и рыбки, и волнистый попугайчик. Последнего очень любила, вытащила из клетки и к окну открытому понесла. Показать что‑то. А он улетел. Несколько дней с сачком по двору бегала, но так и не поймала.

– История тебя ничему не учит, смотрю, ― иронично кивают на поводок в моей руке.

– Наверное, ― пристегиваю его к шлейке. ― Чара, домой, ― игнор. Положила морду на колено Сорокину и сидит. На мои танцы с бубнами не реагирует. ― Чара, ау! Домой. Бегемот ждёт.

Нулевая реакция. Нет, ну это же уже конкретная подстава.

– Она у тебя вообще команды знает? ― насмешливо интересуются.

– Знает. Мы занимаемся.

О том, что в большинстве случаев они игнорируются, благоразумно не распространяюсь. Тяжело дрессировать уже взрослого пса с выработанными привычками.

– Заметно.

Стыдливо пунцовею.

– Чара, ну пошли уже, ― только что не скулю. ― Долго я тут топтаться буду?

Витя одним размашистым глотком допивает сэвэнап, швыряет банку в мусорку и встаёт с лавочки, засовывая сигареты в карман. Чара реагирует моментально, недовольно щурясь: мол, куда собрался? Я тебя не отпускала.

– Пошли, ― кивают мне.

– Куда?

– Провожу.

– Да я и сама дорогу знаю.