Пляж Клеопатры

Ведь ты же сам – не драгоценный клад.

И не мечтай – не сговорятся воры.

Тебя из гроба вытащить назад! – завершив тираду словами Хайяма, Руни обняла Гения.

На другой день они пошли в торговый центр.

Радости Руни не было предела: джинсики, маечки, футболочки от «Diziel», курточка от «D&G», сумочка от «Chanel», платье от Tom Ford, туфельки от «Jimmy Choo», колечко от «Carrera&Carrera», часики от «Omega», дубленка от «Balenciaga», телефон от «Vertu», плюс духи «Kilian».

Леон легко и непринужденно расставался с наличностью. Она любовалась, наслаждалась покупками, он любовался, наслаждался ее радостью. У нее всего этого было в достатке, через край. Но разве бывает много часов, сумочек, туфелек, духов, колечек? Нет, не бывает!

«Дорогие безделушки вылечат любой их недуг, покупки возносят их на седьмое небо от счастья. Как мало надо для того, чтобы в ее глазах ты был самым‑самым. Деньги – не такая уж плохая вещь, – плавно текли мысли Леона. – Молодая, красивая, стройная, изящная, прелестная, мечтательная. Через годик превратится в тряпичницу – крутую и скучную. Через два – в тусовщицу. Через три – в сплетницу; через четыре – в посетительницу SPA и психотренингов. Через пять – в разбалованную особу. Через семь‑десять лет удивить – не удивишь, восхитить – не восхитишь.

Таковы реалии материального мира, где есть достаток и покой. Мы лелеем и бережем их, наше желание – изменить их к лучшему.

Мужчины, покупая вещь, выбирают основательнее, на года! Женщины покупают вещь на сезон. Надеть раз – браво, надеть два – повторение, надеть три – поизносилась, бедная! Жалость молниеносно обуревает ее сознание, виноват муж, любовник, бойфренд – он жадный и скупой. Не всегда получаем чего ожидаем. Мы их не балуем – чахнут от невнимания. Балуем – шикарный вид, бюст – рюмка, кожа – фарфор, но чахнет душа!»

Леон ошибался. Руни уже была посетительницей психотренингов, уже была разбалованной особой, которую удивить – не удивишь, восхитить – не восхитишь. Удивить и восхитить можно, но лишь на очень короткое время.

– Я так благодарна тебе за сегодняшний день! Ты самый лучший, самый благородный, самый милый, самый добрый! – перебила Руни ход мыслей Леона.

После легкого ужина вечером этого замечательного дня она притушила лампу светильника, стянула с Леона футболку, шорты.

Принялась массировать пятки, затем щиколотки ног.

Постельный ритуал и «трапезу» начала с поцелуев ступней, пальцев ног. Пальчики‑мальчики боготворили эти прикосновения. Ее губы и язык дразнили их, она целовала каждого в отдельности, покусывая, массировала. «Питалась» ими – словно сладостными леденцами! Неминуемо было и приближение к оси вселенной.

– Никому тебя не отдам, ты мой и только мой, – игриво припевала она, смотря на ось добра, на вдохновителя и повелителя прихотей Леона.

– Досталось младшим, достанется тебе! Пока не уделаю – не выпущу!

– Я и сам тебя никому не отдам.

После выгула по модным местам ей удавалось все!

Она была благодарной и благодатной территорией, на которой Лев с удовольствием оставлял свои метки!

Засыпая, пьяный Леон произнес:

– Всё, всё в этой жизни для тебя! Все мои достижения, весь мой труд! Холю тебя, балую!

– Спасибо, Леон, так приятно слышать, – откликнулась Руни. Глаза ее радостно заблестели.

– Ха‑ха‑ха! Да не тебе я посвятил этот монолог, а ему, – он указал на двадцать первый палец!

– Бессовестный! – вскинулась Руни. – Как тебе не стыдно!

Леон сквозь смех продолжил:

– Не было бы его, не было бы и встреч с тобой. Служи верой и правдой ему, не мне. Дружи – разлюбит он, разлюблю и я!

Обоих взорвал смех.

Его – от того, что умело сострил.

Она смеялась, чтобы скрыть досаду – никто до него не унижал ее таким извращенным способом. «Послала бы тебя куда подальше, да спор!» Она приняла эту игру, мило улыбнулась, прижалась к нему:

– Ты это в шутку или всерьез?

– Тебе нечего бояться, твоя «горячая» по нраву моему повелителю! Не я, он повелевает мной! Могу приказать другим субъектам тела, но только не ему!

– Ура, господин назвал мою махонькую горячей закуской! Я готова быть всем, служить в качестве всего. Лишь бы повелитель не разлюбил ее, а следом и меня, ее хозяйку, – Руни искусно сыграла предложенную Леоном роль «горячей закуски» и благодарной за все «сливной ямы».

– Куда голова повелителя повернет, туда и подвертываемся! – не унимался Леон.

– Отрадное сравнение!

– Не по нраву, не к двору, на чью маховою он головы не подымет, туда и я не горазд! Никуда не денешься, приходится подчиняться, безоговорочно! Если кого приметит и напряжется – набега не избежать!

– Почаще пусть примечает.

– Куда чаще‑то, без передышки нельзя, других важных дел много. Да и кроме твоего огорода, другие потоптать не грех, палке‑скакалке разнообразие требуется! Так‑то! – неосторожно сказанные в хмелю слова Леона снова неприятно резанули слух Руни.

– Понимаю, понимаю, правитель, «Палео двадцать первый» любому фору даст, за это и люблю его, за это и верна ему!

– Ах‑ха‑ха‑ха!

«Попадешься в мои сети, узнаешь, какая я паинька. Какая я терпимая и верная… Тебя, зверь, поймаю в свой капкан, чего бы мне это ни стоило. Заставлю страдать и унижаться! А пока наслаждайся победой. Ведешь себя как сукин сын, как будто перед тобой не дама благородных кровей, а подстилка какая лежит!»

– Как‑как? Палео двадцать первый?!

– Да‑да, тот самый двадцать первый палец! Палео двадцать первый, шифруем и не палим его! Никто не догадается, Палео двадцать первого не палим! Не палим правителя мокрой пещеры, горячей закуски, сливной ямы! Палео не палим!

– Палео так Палео!