Полусвет. Страшный смешной роман
Матвей, обняв ее, прошептал: «Молчи, дура…«Он наслаждался новым для него чувством, барахтался в клубке нежности, которую не привык выражать. Взбалмошность Куки, их стычки только обостряли страсть. Матвей не оставил своей привычки иметь какую‑то телку на стороне, Куки на это было начхать, но это не радовало, а скорее злило: выходит, ей все равно. А его самого побочные перепихи лишь сильнее привязывали к Корнелии.
– Я оголодал. Ни думать, ни работать не могу…
– Ща, сек, ты послушай…
Корнелия летала по комнате, – Матвей признавал только openspace, в его стометровой квартире была всего одна спальня и огромная угловая комната с четырьмя окнами, кухонным островом, барной стойкой, и тремя диванами – где, кстати, происходило много чего интересного. Он налил вина Куки:
– Дома будем есть, рыба – свежак, водителя на рынок гонял.
– Мы едем к Ларе в ее новый ресторан. Открывается через неделю, сегодня ужин для приглашенных.
– Какого лешего тогда я с рыбой возился? Ладно, хрен с ней, погнали по‑быстрому.
– Ты что, так пойдешь? Иди переоденься!
– Тогда скажи, что надеть, – Матвей направился к гардеробной.
– Все равно, что‑нить поприличнее…
Всегда так: «переоденься, хотя мне все равно». Он глянул на красные джинсы, но решил, что лучше оранжевые. Взялся было за голубую рубаху с белыми цветами, передумал, натянул зеленую в огурцах. Сверху длинный серый кардиган. «Что ты в бабкиной кофте!», – влетела в гардеробную Куки. Матвей уже не мог думать ни о чем, кроме еды, а Куки натягивала платье в пол со спущенными плечами: она признавала только вечерние туалеты даже для простецких вечеринок. Матвей глянул на нее и восхитился: голое платье для хипстерского ресторанчика, а так к месту. Магическая женщина!
«Он опять все просрал!!!
_три_рожицы_оранжевые_от_ужаса»
«Мы же все разложили по полочкам!!!
_три_гоблина».
Корнелия всегда дробила одну мысль на несколько сообщений – тогда у получателя телефон беспрерывно звякает, не оставляя ему шансов игнорировать. Маруся читала, понимая, что речь о Матвее.
«Он полетел в Катманду, за каким?.
Муйня из‑под коня»
Этот месседж пришел Марусе форвардом, – Куки по ошибке бросила его Александре, с которой сидела в параллельной переписке насчет благотворительного аукциона. Ну, Александре, так Александре – не с руки стирать, она за рулем, на минуту остановилась у светофора. Просто сделать форвард Жуковой, раз уже зеленый зажегся…
Корнелия шлет всем всё, что в башку придет… Матвей безбашенный, дико наглый, но даже наглость у него какая‑то не злая. Он добрый, а к женщинам относится даже с трепетом. А как он считается с Куки, готов под нее подстраиваться, а та – чуть что не по ней, впадает в раж и наотмашь лупит его словами. Маруся размышляла о Куки и Матвее, делая вид, что внимательно смотрит телевизор: каждый вечер в восемь Хельмут усаживал ее смотреть Tagesschau – вечернюю программу новостей, такая же тоска, как программа «Вести».
Осенью – той же самой, когда Куки с Матвеем приехали в Тель, а тема развода Наумова была хитом сезона, – Самойлов оказался на грани потери всего бизнеса. Переложил все на партнера‑юриста, который, по сути, управлял компанией, пока сам Мотя зажигал в разных точках мира. Несколько лет кряду партнер потихоньку прибирал к рукам хозяйство Самойлова, а тот очнулся только тогда, когда выяснилось, что макаронный заводикв Махачкале давно в залоге под кредит, который партнер вывел на свой офшор. Куки напрягла свои связи, вышла на главу Дагестана, и тамошний суд освободил заводик из‑под залога, вернув Моте его макароны. А на партнера‑юриста завели уголовку, и тот спешно свалил из России.
– Прикинь цену вопроса! – рассказывала Корнелия все на том же балконе Жуковой. – А Моте это обошлось в ноль, склеилось только на моем обаянии. Казалось бы, сиди теперь на производстве, меняй команду, режь расходы. Вложи ему это в башку, ты же коуч!
Маруся мобилизовала свой огромный опыт по финансовому управлению и на пальцах – цифр же под рукой нет – на пляже лечила Матвея. Тот повторял, что все под контролем. Спасибо Куки, помогла изгнать вора из компании, но дальше он сам знает, что делать.
– А сколько еще ворюг осталось, ты тоже знаешь? Что у тебя продажи ни хрена не делает, тоже знаешь? – наседала Корнелия.
Матвей клялся, что обновит продуктовую линейку, уберет залежи складских запасов, – раз уж бабы так взяли его в оборот. На его счастье, через пару дней прикатили Поленовы‑Шустовы с детьми, бабы сбавили обороты. Жукова вскоре улетела то ли в Москву, то ли в Берлин, и теперь уже именно ей перемывал кости свой круг, собравшийся на очередной праздник в Тель‑Авиве.
– Глеб, расскажу историю, – трещал Матвей за ужином. – Дунин, тебе знакомый, уверял меня, что Жукова – лесбиянка.
– Это при двух‑то мужьях? – ехидно спросила Наташа.
– Ему кореш Женя рассказывал, что Маруся его телке предлагала чистую девичью любовь.
– Знаю я этого Женю! – воскликнула Корнелия. – И эта фенька, что Жукова лесбиянка, тоже знаю, откуда пошла. Это в Челси было, в «Будда‑баре».
– В Лондоне «Будда‑бар» под мостом на набережной, а не в Челси. К тому же он давно закрылся, – вставил Глеб.
– Знаю! Я о нью‑йоркском Челси.
– Там «Будда‑бар» еще раньше закрылся.
