Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах
По сей день в Сан‑Педро еще живы сморщенные беззубые мексиканцы, которые шепотом пересказывают невероятные байки о Морелии Годольфо – о той, которая не старела и обладала странной недоброй властью над морем.
Годольфо входили в число самых родовитых семей Гранады, но люди украдкой поговаривали об их сношениях со страшными мавританскими колдунами и некромантами. Морелия, если верить намекам на эти ужасы, постигала зловещие тайны в черных башнях мавританской Испании; и когда Дина привез ее за море как невесту, она уже заключила договор с темными силами и в ней уже произошла определенная перемена.
Так гласили предания, а далее они повествовали о жизни Морелии в старом доме в Сан‑Педро. После свадьбы ее муж прожил еще лет десять с небольшим, только ходили слухи, что души у него уже не было.
Одно ясно: Морелия Годольфо таинственным образом скрыла его смерть и продолжала жить в большом доме у моря одна.
Перешептывания батраков впоследствии обросли пугающими подробностями. Они касались перемены в Морелии Годольфо, колдовской перемены, которая заставляла ее в лунные ночи заплывать далеко в море, и наблюдатели видели, как сверкает среди брызг ее белое тело. Мужчинам, имевшим дерзость смотреть с утесов, порой удавалось разглядеть, как она забавляется с причудливыми морскими существами, которые резвились в черных водах и тыкались в нее невообразимо уродливыми головами. Утверждали, будто это были не тюлени и не какие‑то другие известные формы подводной жизни, хотя порой слышалось хихиканье и взрывы грубого хохота. Поговаривали, что Морелия Годольфо однажды заплыла в море и не вернулась. Но после этого далекий смех слышался громче, а игры в черных скалах продолжались, так что давние сказки батраков подпитывались новыми слухами по сей день.
Таковы были дошедшие до Дина легенды. Факты же имелись скудные и противоречивые. Старый дом обветшал, и за многие годы его снимали лишь изредка. Арендаторы появлялись не только нечасто, но и ненадолго. Никаких особенных изъянов у дома между мысом Уайт и мысом Фермин не было, но те, кто там пожил, говорили, что из окон, выходящих на море, звук прибоя слышится немного по‑особенному и что они плохо спали. Порой кто‑то из постояльцев с непонятным ужасом говорил о лунных ночах, когда море видно особенно отчетливо. Во всяком случае, жильцы часто покидали дом с поспешностью.
Дин въехал в него сразу, как вступил в права на наследство, так как счел место идеальным для написания своих любимых пейзажей. Легенду и стоящие за ней факты он узнал позже, и к этому времени необычные сны уже начались.
Поначалу они были достаточно заурядны, хотя, как ни странно, все вращались вокруг милого его сердцу моря. Но во сне он видел не то море, которое любил.
В его снах жили горгоны. Зловеще извиваясь, по темным бурным водам плыла Сцилла, а над волнами с криками летали гарпии. Причудливые твари медлительно ползли наружу из чернильно‑черных глубин, где обитали толстобрюхие безглазые чудовища. Ужасные морские гиганты выпрыгивали из воды и ныряли обратно, а уродливые пресмыкающиеся свивались в причудливых поклонах перед глумящейся луной. Отвратительные ужасы, скрытые в морских пучинах, окружали его во сне.
Это было достаточно неприятно, но оказалось лишь прелюдией. Сны изменялись. Как будто первые кошмары сложили фон для грядущих, еще более пугающих. Из мифических образов древних морских богов возникло новое видéние. Сперва оно было смутным и очень медленно, на протяжении нескольких недель, обретало форму и смысл. И это был тот сон, которого сейчас так страшился Дин.
Сон появлялся обычно перед самым пробуждением – картины ярко‑зеленого света, в котором медленно проплывали темные тени. Ночь за ночью прозрачное изумрудное сияние разгоралось ярче, а тени сплетались во все более различимый ужас. Их никогда не было видно отчетливо, хотя бесформенные головы, как ни странно, казались Дину отталкивающе узнаваемыми.
Далее в этом его сне существа‑тени сместились, словно давая дорогу чему‑то иному. В зеленую дымку вплыла свивающаяся кольцами фигура – похожая ли на остальные, сказать было трудно, поскольку здесь сон Дина всегда прерывался. При появлении этой последней фигуры он неизменно просыпался в приступе безотчетного страха.
Дину снилось, что он где‑то в глубинах моря, среди плавающих теней с уродливыми головами, и каждую ночь одна тень подбиралась все ближе и ближе.
Теперь каждый день, пробудившись на заре с порывами холодного морского ветра, бьющего в окна, он еще долго после рассвета лежал в ленивом полузабытьи. Встав, он чувствовал себя необъяснимо усталым и не мог рисовать. Этим утром, увидев в зеркале отражение своего осунувшегося лица, он понял, что пора идти к врачу. Но доктор Хедвиг ничем ему не помог.
Тем не менее по пути домой Дин все же купил прописанное лекарство. Глоток горькой коричневатой микстуры придал ему сил, но, когда он припарковал машину, его вновь охватила депрессия. Он подошел к дому озадаченный и почему‑то встревоженный.
Под дверью лежала телеграмма. Недоуменно нахмурившись, Дин прочитал ее:
УЗНАЛ ЧТО ТЫ ПОСЕЛИЛСЯ В ДОМЕ В САН‑ПЕДРО ТЧК ВОПРОС ЖИЗНИ И СМЕРТИ ЧТОБЫ ТЫ НЕМЕДЛЕННО СЪЕХАЛ ТЧК ПОКАЖИ ЭТУ ТЕЛЕГРАММУ ДОКТОРУ МАКОТО ЯМАДЕ БУЭНА‑СТРИТ 17 САН‑ПЕДРО ТЧК ВОЗВРАЩАЮСЬ САМОЛЕТОМ ТЧК К ЯМАДЕ СХОДИ СЕГОДНЯ
МАЙКЛ ЛИ
Дин перечитал сообщение, и внезапно память его прояснилась. Майкл Ли был его дядя, но они не виделись много лет. Для всей семьи Ли всегда оставался загадкой. Он был оккультистом и по большей части проводил время в изучении дальних уголков земли. Иногда он надолго исчезал из виду. Телеграмма, которую держал в руках Дин, была отправлена из Калькутты, – видимо, Ли недавно объявился в какой‑то дыре посреди Индии и тут узнал о полученном Дином наследстве.
Дин покопался в памяти. Теперь он припоминал, что много лет назад этот дом стал предметом семейной ссоры. Подробности уже стерлись, но ему вспомнилось, что Ли требовал снести дом в Сан‑Педро. Разумных причин Ли не приводил и, когда в просьбе ему отказали, на некоторое время пропал. А теперь пришла эта странная телеграмма.
После долгой поездки Дин устал, да и бесполезная беседа с доктором разозлила его больше, чем ему показалось. К тому же у него не было настроения исполнять дядину просьбу и тащиться на Буэна‑стрит, до которой было ехать много миль. Однако сонливость, которую он почувствовал, была следствием обычной здоровой усталости, в отличие от прострации последних недель. Все‑таки укрепляющая микстура подействовала.
Он рухнул в свое любимое кресло у окна, выходящего на море, и заставил себя наблюдать пылающие цвета заката. Солнце упало за горизонт, и в комнату прокрались серые сумерки. Появились звезды, и далеко на севере засветились тусклые огни игорных кораблей близ Вениса[1]. Горы закрывали вид на Сан‑Педро, но бледное рассеянное сияние в той стороне подсказало, что этот новый Варварийский берег[2] пробуждается и там закипает буйная жизнь. Лик Тихого океана медленно прояснялся. Над холмами Сан‑Педро восходила полная луна.
[1] Венис – район Лос‑Анджелеса.
[2] Варварийский берег – северное побережье Африки; начиная с позднего Средневековья – крупный центр пиратства.
