Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах

Только бы добраться до города! Он прибавил ходу, напрягшись до стука в висках. Но его усилия были тщетными. Тварь легко поддержала заданный темп, и шлепки стали громче. Однажды художнику даже показалось, что он почувствовал на шее жаркое зловонное дыхание. В груди бушевало пламя, легкие мучительно пылали, дыхание стало шумным и судорожным.

Он зацепился ногой за выбоину и едва не полетел носом в асфальт. Лишь ценой неимоверных усилий он удержал равновесие и продолжил бег.

Но звуки погони становились все громче и страшнее. Хартли подумал, не сумеет ли он скрыться от преследователя, если резко свернет с дороги в густые заросли – темные пятна по обе стороны дороги. Вряд ли – тварь была слишком близко. Хартли уже перестал закрывать рот, настолько тяжело давался ему каждый вдох.

Тут он увидел свет. Желтые квадраты окон посреди вытянутого черного прямоугольника – далеко, очень далеко. Хотя нет, в темноте он неверно определил расстояние. До дома оказалось меньше пятидесяти футов. Он внезапно вырос перед ним, как будто из‑под земли.

Когда Хартли рванулся к крыльцу, из его сухой болезненной глотки вырвался тонкий крик.

Но не успел он добраться до крыльца, как тяжелая туша навалилась на него сзади, придавив к земле, длинные, острые когти принялись рвать рубашку, царапая плоть. В глаза и рот набилась земля, но Хартли вспомнил о ноже, который по‑прежнему держал в руке.

Кое‑как извернувшись, он наудачу нанес удар через плечо. Хлюпающее хриплое дыхание сменилось жутким квакающим воплем, нож полетел прочь из его руки. Хартли отчаянно пытался вырваться, но напрасно – так тяжел был тот, кто придавил его.

Тут он услышал удивленный крик. Следом раздались быстрые шаги и оглушительный выстрел. На спину больше ничто не давило. Неведомая тварь зашлепала прочь, в темноту, художник смог перевернуться и стереть грязь с лица. Глаза слезились, но он все же разглядел бледного мужчину в пыльном комбинезоне, со старомодным мушкетом в дрожащих руках.

Хартли не сразу понял, что рыдает.

Мужчина уставился в темноту, затем вытаращился на художника.

– Ч‑что это было? – заикаясь, спросил он. – Господи помилуй, что это было?

 

Энам Пикеринг, чья маленькая ферма располагалась на окраине Монкс‑Холлоу, внезапно проснулся. Сев на кровати, он нашарил на столике очки. На морщинистом лице отражалось крайнее замешательство. Что его разбудило? Какой‑то незнакомый звук – вот он раздался снова, – тихое царапанье под окном. Удивленный фермер пристально посмотрел в ту сторону, и очки свалились с его носа на ковер.

– Кто там? – громко окликнул он. Ответа не последовало, но царапанье повторилось, сопровождаемое гулким тяжелым дыханием. – Марта! Марта, это ты?! – испуганно крикнул Энам.

В соседней комнате скрипнула кровать.

– Энам? – отозвался тонкий голос. – Что случилось?

Энам быстро вылез из постели и опустился на колени, чтобы поднять очки. Звон разбитого стекла заставил его затаить дыхание.

Он поднял голову, но подслеповатые глаза увидели только смутные очертания оконной рамы, за которой возвышалась какая‑то черная громада. В ноздри ударило зловоние, пораженные ревматизмом конечности возмущенно задрожали.

Энам услышал шаги и голос сестры:

– Энам? Что…

Голос сорвался, последовала пауза: судя по всему, случилось нечто страшное. Затем незваный гость заворочался и захрипел, и женщина истошно завизжала от ужаса.

Удивленно охнув, Энам осторожно огляделся вокруг, сделал неуверенный шаг, запнулся о кровать и повалился на нее. Он скорее почувствовал, нежели увидел, как через него перепрыгнуло что‑то огромное, черное и бесформенное. Раздался гулкий удар, и хлипкий домик содрогнулся.

Марта перестала визжать. Теперь она издавала хриплые гортанные звуки, словно хотела зарыдать, но никак не могла.

– Марта! – закричал Энам. – Марта, бога ради…

Последовало стремительное движение, и женщина испустила низкий, подозрительно глухой вопль. После этого в комнате раздавалось лишь хриплое булькающее дыхание. Затем Энам, едва не лишившийся чувств, услышал то, отчего в его голове нарисовалась чудовищная картина: тихий звук разрываемой острыми когтями плоти.

 

Энам, всхлипывая, поднялся на ноги. Он медленно пересек комнату, повторяя про себя имя Марты и покачивая головой, не в силах разглядеть ничего в таинственном сумраке. Вдруг раздирание плоти прекратилось.

Энам не остановился. Грубый ворс ковра царапал его босые ноги, тело сотрясалось от сильной дрожи. Шепча имя Марты, он почувствовал, как перед ним выросла черная громада…

Он прикоснулся к чему‑то холодному и липкому, омерзительному, как громадный кусок жира. Раздался по‑звериному свирепый, леденящий кровь гортанный рык, нечто шевельнулось в темноте – и смерть забрала Энама Пикеринга.

 

Так в Монкс‑Холлоу пришел ужас. Подобно зловонному дыханию многолетнего разврата и декаданса, в котором погряз ведьмовской городок, над Монкс‑Холлоу нависла зловещая миазматическая пелена, вырвавшаяся из могилы Персис Уинторп.

Утром Хартли вместе с десятком горожан вернулся домой и обнаружил, что цветник уничтожен. На месте бесплодного участка посреди сада появилась глубокая яма, где, словно в насмешку, лежала страшная находка – изувеченное и частично обглоданное тело старого Добсона, опознать которого сумели только благодаря обломкам деревянной ноги.

Останки лежали в вонючей, густой зеленоватой жиже. Никто не отважился наклониться над мерзкой ямой, но следы зубов на деревянной ноге выглядели достаточно красноречиво.

Хартли вспомнил кое‑что из ночных событий. Часами сопоставляя кошмарные факты, блуждая по лабиринтам воображения, он пришел к единственному возможному выводу: всему этому ужасу было логическое, естественное объяснение.

Он упорно стоял на своем, хотя, конечно же, видел, как ночью, в освещенном луной саду, к нему кралась неведомая тварь. Горожане не понимали, почему Хартли отказывается соглашаться с невероятными версиями, которые они высказывали во время похода к ведьмовскому дому; они не знали, что скептицизм оставался последней опорой его рассудка.

«Я отказываюсь верить, – отчаянно повторял себе художник. – Это невозможно».

– Это какой‑то зверь, – настаивал он в ответ на предположения Байрема Лиггета, крепко сбитого, загорелого фермера, который спас его. – Я уверен. Какой‑то хищный зверь…