Проклятие старого помещика
– Очень приятно, Александр Иванович! И вам спасибо, молодой человек, за обращение ко мне. Польщён, польщён. Давайте обсудим несколько позже наши коммерческие дела, а пока присаживайтесь, чай уже готов. Все вопросы решим. Мы, туляки, хоть люди и небогатые, но гостеприимные и воспитанные, а то своими коммерческими делами нашу очаровательную графиню утомим, – продолжал говорить Добрынин, помогая Ольге Владимировне присесть за чайный столик.
– Да, Николай Никитич, вы гостеприимны, об этом весь город знает. Чаю отведаем с удовольствием, у вас он всегда особый, вкуснее в губернии нет, – поддержал разговор Муратов, также присаживаясь к столику.
– Вы, Ольга Владимировна, всё хорошеете, одна из самых очаровательных и неподражаемых наших тульских красавиц. Да что тульских – российских красавиц! Как папенька, Владимир Алексеевич, и маменька поживают? Как дед? – уточнил голова.
Пока Пётр рассказывал о жизни семьи, Евграф с интересом рассматривал легендарного голову и его кабинет. Вчера он много услышал об этом известном и удивительном человеке. Добрынину шёл семьдесят первый год, но он был необычайно крепок и подвижен. О нём говорили как о человеке выдающегося ума и хозяйской хватки. Не зря четверо членов его семьи уже более тридцати пяти лет правили городом, занимая эту должность двенадцать сроков. Сам Добрынин был избран уже в седьмой раз, до 1886 года. Его род начинал свой путь в большую жизнь с казённых кирпичников, затем способные предки занялись торговлей хлебом. В восемнадцатом веке стали купцами второй гильдии, в начале девятнадцатого века были переведены в сословие почётных граждан города. А три года назад, в шестьдесят восемь лет, Николай Никитич получил дворянство, с этого момента он и все его дети, а также и потомки детей стали дворянами Российской империи. В Туле голове принадлежала большая часть всех хлебных лавок, кроме того, семья Добрыниных торговала и железом, поставляя товар местным заводам. Николай Никитич являлся крупным домовладельцем, сдавая площади под магазины, квартиры и гостиницы, однако особой страстью головы были кони.
Добрынин расширил коневодческое хозяйство в сельце Прилепы, выкупив конюшни и землю у военного ведомства после смерти генерала‑майора Гартунга, бывшего управляющего императорскими конными заводами в Москве и Туле. Он был награждён многими орденами и медалями, среди которых имелся даже персидский орден Льва и Солнца, утверждённый вторым шахом Ирана, Фетх Али‑шахом. Голова являлся всем известным меценатом и благотворителем, совместно со многими купцами совершил много богоугодных дел, приносящих пользу тульским жителям. Из них особо выделялось строительство Богородичного Пантелеимонова монастыря в Щеглове, на которое он дал более пятидесяти тысяч рублей. В общем, являлся настоящим и признанным отцом города, неустанно думавшим о пользе обывателей и общественных присутствиях. Кабинет у него был купеческим, несмотря на дворянство, на стенах висели портреты императорских особ, в том числе Александра III, ныне правящего. Изразцовая печь, располагавшаяся в углу, имела искусное художественное исполнение, на стенах размещались канделябры для свечей. Бархатные шторы на окнах и все предметы интерьера кабинета имели вид основательный и крепкий, как и сам хозяин. На хорошем дубовом столе резной работы большой стопкой лежали конторские книги, с одной стороны – городские, с другой – свои, по личной коммерции и торговле.
«За столько лет правления городом у уважаемого головы уже все коммерческие дела перепутались. Где государственные, городские, а где – свои, личного хозяйствования, однако и там, и там польза большая. Город развивается, сам богатеет. Вот ведь умудряются особые люди не путать своё с чужим, везде успевают. Рождён порядочным, поэтому и не ворует», – подумал Тулин.
– Ну, а как там у вас в Прилепах? Что с конезаводом? – перехватил инициативу у Петра генерал Муратов.
– Всё неплохо, я даже сказал бы – прекрасно! Сейчас там у меня тридцать коней, много орловских. Прямые потомки тех, что выведены графом Орловым‑Чесменским на Хреновском заводе в Воронежской губернии. Месяц назад прикупил я на этом Хреновском конезаводе за восемьдесят тысяч трёх коней. Одного жеребца Антония и двух кобылок‑маток, Эсмеральду и Крали. Уже перегнали в Прилепы. Жеребец свою родословную ведёт от самого Бычка, а тот от Сметанки, так что будем ждать хорошее потомство, скоро на лучшие ипподромы выйдем, – с удовольствием и гордостью рассказал Николай Никитич.
– А что это за жеребцы такие, Сметанка и Бычок? Чем они так знамениты? – заинтересованно спросила Ольга.
– Сметанка был арабским скакуном и основателем породы, купленным за огромные деньги, за него заплатили шестьдесят тысяч серебром. Он того стоил, высокий и крепкий красавец. Когда граф Орлов его приобрёл, то побоялся морем отправлять и приказал везти сушей. Охраняли его больше двух десятков солдат и слуг. Турки выдали охранную грамоту и приставили янычар, все ехали верхом, а коня конюх вёл в повод. Шли через Румынию, Молдавию, Венгрию, Польшу, ну, и так далее, не дольше пятнадцати вёрст в сутки. Везде караван на границе встречали местные власти, выделяя военную специальную охрану. По прибытии в Россию вместе с другими лошадьми был окроплён святой водой, и в честь его прибытия отслужили краткий молебен. После смерти конь оставил четырёх сыновей и одну дочь, а его скелет был помещён в музей. Вот такой был скакун, – с удовольствием рассказал голова. Было видно, что эта тема ему близка и интересна.
– Да, удивительно, некоторые кони оставляют после себя память большую, чем некоторые люди, – улыбнувшись, сказала графиня.
– Бычок – это Бычок! В 1836 году этот удивительный гнедой конь, рождённый на Хреновском заводе, пробежал в Москве на скачках три версты за пять минут сорок пять секунд и поставил мировой рекорд того времени. После скачек его купил один из коннозаводчиков за огромные деньги – тридцать шесть тысяч рублей. После этого с большими предосторожностями перегнал к себе на конезавод для поднятия потомства, – вновь доложил Добрынин.
– С такими познаниями и такими настроениями вскоре вы, Николай Никитич, затмите славу графа Орлова‑Чесменского и прославите тульскую землю. Прилепы станут одним из мест, где существуют лучшие конезаводы, а память о вас переживёт поколения благодарных потомков. О вас ещё неоднократно напишут многие, с прославлением ваших заслуг, – с улыбкой заявил Муратов.
– Стремимся, стараемся, но возраст у меня, сами понимаете, немалый, думать о вечном надобно. Для детей стараюсь и для родного края. В этом вы правы. Бог даст, Прилепский конезавод многие поколения переживёт, вот тогда и вспомнят обо мне добрым словом, в церкви свечку поставят, спасибо скажут. Бог – не Микишка, у него своя книжка. Что мы всё о конях да о конях, давайте вернёмся к вопросу молодого человека. Так что вы желаете, Евграф Михайлович? – уточнил Добрынин.
– Хотелось бы ему на сумму дополнительного вознаграждения приобрести землю под усадьбу и саму усадьбу начать строить. Специально уточнил цены в Суходольском приходе, вблизи усадьбы Астебное, хорошая земля сейчас идёт по пятьдесят‑шестьдесят рублей за десятину. Там многие земли вами, уважаемый Николай Никитич, скуплены. Не могли бы уступить какой‑нибудь хороший участок по милостивой цене? Евграф Михайлович заслужил пользой нашему краю! – неспешно и уверенно заявил начальник жандармского управления.
– Есть там у меня землица, всё вы, Александр Иванович, знаете! Не обмануть вас, не укрыться. Отчего не уступить, хорошему человеку можно и пользу сделать. А если и очаровательная Ольга Владимировна того желает, тогда разговор за малым, только выбрать остаётся! Ради неё всё сделаем. Я, так понимаю, все, кто прибыли, это ходатаи за титулярного советника, – весело заявил голова.
