Прощённая

Я резко отстраняюсь. Слезаю с неё.

Слабак. Ведусь на слёзы маленькой лгуньи. Она просто играет со мной. Доводит до предела. Чтобы я потом чувствовал себя виноватым перед ней. Чтобы манипулировать мной.

– Ладно. Я почти поверил, – встаю.

Алиса отвернулась и прижала колени к животу. Её покрасневшие пальцы расцарапали ладони в кровь. А край юбки так соблазнительно обнажает аккуратную ягодицу, что на меня снова накатывает желание.

Наклоняюсь, и сталкиваю ткань ниже, прикрывая её белое бедро. Развязываю шнур на её запястьях.

Она с дрожью выдыхает.

– Я бы мог поступить с тобой гораздо хуже. Но я недооценил тебя. Ты слишком хорошо притворяешься. Скажи, что больше никогда не будешь воровать.

Молчит.

– Алиса.

– Я больше никогда не буду воровать, – монотонно.

– Скажи мне это в глаза.

Она медленно садится. Поднимает на меня заплаканное лицо. Шепчет:

– Я больше никогда не буду воровать.

– Хорошо. А завтра ты навестишь врача. Я хочу поставить тебя перед фактом. Твоей лжи. И уж поверь, после этого тебе никто не позавидует.

– Я никого не обманывала.

– Перестань. Я знаю, чем вы занимались с этим Антоном.

– Мы ничем не занимались! – У неё такой оскорблённый вид, что просто десять «Оскаров» заслуживает. – Ничего не было! Только поцелуи! Никто и никогда не трогал меня там… как сделал сегодня ты, – упрёком. Она опять плачет. Горько, с чувством. – Я всегда считала, что позволю это только кому‑то особенному. А ты… всё заберёшь себе, – она вдыхает с таким пронзительным отчаянием, и захлёбывается слезами.

– Чёртова симулянтка, – забираю из ящика нож от греха подальше и иду к двери. – Скоро я стану для тебя настолько особенным, что ты впустишь меня туда, куда ещё никого не впускала.

 

Глава 8

 

– Ты что, ему не понравилась? – Влада с недовольным видом рассматривает справку от гинеколога.

– Я… не знаю.

– Не понравилась, – окидывает меня таким взглядом, будто я в этом виновата. – Иначе ты бы уже не была девственницей. С какого хрена он потребовал справку? Что ты ему наговорила, дура?

– Я сказала правду.

– Какую правду? – её раздражённые пальцы складывают бумажку, приглаживают, ребро за ребром.

– Что у меня ни с кем ничего не было.

– Отлично. Вы, значит, вместо того, чтобы трахаться, беседовали. Он расспрашивал о тебе, просил что‑то рассказать? Про Антона? Про то, куда вы ехали?

– Нет.

– Что – нет?

– Я… просто…

– Просто ты была недостаточно послушной. В тюрьму захотела? – Её лицо приближается ко мне. Мятное дыхание бьёт по щеке, будто она спичку задувает. – Или ты недостаточно сильно любишь маму, и тебе плевать, что с ней сделают?

– Я была послушной! Это он, – мой голос затихает, – это он… пожалел меня.

– Илья не стал бы жалеть такую, как ты, – встаёт. – Ну а… – криво усмехается, – хотя бы куда‑то в другое место он тебя отодрал?

– Перестаньте. Неужели Вам не противно спрашивать об этом? – дёргаю плечами, опускаю голову. – Он же Ваш брат. А Вы пытаетесь представить…

Больно сжимает мою руку. Слёзы тут же подкатывают к глазам. Обидно, что я не могу ей ответить. Не имею права. Иначе горько поплачусь.

– Ты мне не указывай, что я должна представлять, и за что мне должно быть стыдно, – отпускает резко, шевелит пальцами с брезгливостью.

– Вы же знаете, что я ничего не сделала, – смотрю на неё с мольбой.

– То, что я знаю, только моё дело. И от легенды я отступать не намерена, – она комкает справку, которую превратила до этого в идеальный квадрат, и идёт к двери гинекологического кабинета.

– Влада… Сергеевна, – я встаю на полусогнутых ногах. – Сегодня Антона хоронят. Мне необходимо там быть.

– Ты никуда не поедешь.

– Влада Сергеевна, пожалуйста. Я должна попрощаться с ним. Я себе не прощу, если этого не сделаю.

– Твои проблемы. Жди здесь.

Она исчезает за белой дверью, оставляя меня одну в пустом больничном коридоре.

Сжимаю дрожащие пальцы до рези в ладонях. Сцарапываю вчерашние раны.

Ни с кем нельзя так поступать. Даже если бы я действительно была воровкой. По‑человечески она могла бы меня понять. Ведь в ней есть хоть что‑то человеческое?

Она любит своего брата. И наверняка эта любовь взаимна. Два таких отвратительных человека не смогли бы терпеть друг друга, если бы не любили. А ещё у неё есть жених. И с ним она всегда так ласково разговаривала, что вряд ли в этом есть притворство. Если нежность вообще можно симулировать. Страсть, дружелюбие – да, но не нежность. Значит, Влада умеет чувствовать. Неужели она не понимает, что и у других людей бывают чувства? Или чувствовать могут только те, кто материально обеспечен? А бедная студентка из учительской семьи, что живёт в хрущовке и за год получала меньше, чем она тратит на трусы – нет.

Элементарно поставить себя на моё место. Перед смертью равны все. На секундочку представить, что и её жених мог вот так нелепо погибнуть. И что бы она сделала с тем, кто не позволил бы ей прийти на его похороны? Да наплевала бы на его мнение. Запрети ей сам Илья.

Всего пара часов. Пусть наказывает за них сколько хочет. Что бы они со мной не сделали, это не может быть хуже, чем пропустить похороны Антона.

Я подбираю свой маленький рюкзак со стула и быстрым шагом направляюсь к лестнице. Сбегаю на первый этаж, и параллельно набираю номер.

– Игорь?

– Кто это? – голос друга Антона звучит рассерженно.

– Алиса. Я… не знаю, где проходит прощание. Не хочу звонить маме Антона…