Прощённая

Она закусывает губу. И сдавленно стонет. Когда я подушечками трогаю её складки.

Её тело ходит ходуном подо мной. Даже через платье видно, как бьётся пульсом её живот. Нет. Она совсем не хочет.

Но я не могу остановиться. Будто отключается рассудок. И теперь мной управляют только инстинкты. Они требуют, чтобы я проникнул.

Ввожу в неё только кончик одного пальца. Скольких сил мне требуется, чтобы не ворваться. От напряжения уже подрагивает плечо. Мышцы будто заковало в сталь.

Алиса запрокинула голову назад, подставляя свою длинную шею и тонкие ключицы с глубокой впадиной между ними. Я склоняюсь к ней, касаюсь губами этой впадины. И ещё чуть дальше продвигаю палец.

– Не на..не на… не надо, – она будто задыхается. По‑прежнему в агонии страха. Такая узкая и тесная, что я с трудом проталкиваюсь, погружая палец лишь до костяшки. Что уж говорить о моём члене. Он в неё просто не поместится. Раздрочит всё внутри неё.

Я резко отстраняюсь. Слезаю с неё.

Слабак. Ведусь на слёзы маленькой лгуньи. Она просто играет со мной. Доводит до предела. Чтобы я потом чувствовал себя виноватым перед ней. Чтобы манипулировать мной.

– Ладно. Я почти поверил, – встаю.

Алиса отвернулась и прижала колени к животу. Её покрасневшие пальцы расцарапали ладони в кровь. А край юбки так соблазнительно обнажает аккуратную ягодицу, что на меня снова накатывает желание.

Наклоняюсь, и сталкиваю ткань ниже, прикрывая её белое бедро. Развязываю шнур на её запястьях.

Она с дрожью выдыхает.

– Я бы мог поступить с тобой гораздо хуже. Но я недооценил тебя. Ты слишком хорошо притворяешься. Скажи, что больше никогда не будешь воровать.

Молчит.

– Алиса.

– Я больше никогда не буду воровать, – монотонно.

– Скажи мне это в глаза.

Она медленно садится. Поднимает на меня заплаканное лицо. Шепчет:

– Я больше никогда не буду воровать.

– Хорошо. А завтра ты навестишь врача. Я хочу поставить тебя перед фактом. Твоей лжи. И уж поверь, после этого тебе никто не позавидует.

– Я никого не обманывала.

– Перестань. Я знаю, чем вы занимались с этим Антоном.

– Мы ничем не занимались! – У неё такой оскорблённый вид, что просто десять «Оскаров» заслуживает. – Ничего не было! Только поцелуи! Никто и никогда не трогал меня там… как сделал сегодня ты, – упрёком. Она опять плачет. Горько, с чувством. – Я всегда считала, что позволю это только кому‑то особенному. А ты… всё заберёшь себе, – она вдыхает с таким пронзительным отчаянием, и захлёбывается слезами.

– Чёртова симулянтка, – забираю из ящика нож от греха подальше и иду к двери. – Скоро я стану для тебя настолько особенным, что ты впустишь меня туда, куда ещё никого не впускала.

 

Глава 8

 

– Ты что, ему не понравилась? – Влада с недовольным видом рассматривает справку от гинеколога.

– Я… не знаю.

– Не понравилась, – окидывает меня таким взглядом, будто я в этом виновата. – Иначе ты бы уже не была девственницей. С какого хрена он потребовал справку? Что ты ему наговорила, дура?

– Я сказала правду.

– Какую правду? – её раздражённые пальцы складывают бумажку, приглаживают, ребро за ребром.

– Что у меня ни с кем ничего не было.

– Отлично. Вы, значит, вместо того, чтобы трахаться, беседовали. Он расспрашивал о тебе, просил что‑то рассказать? Про Антона? Про то, куда вы ехали?

– Нет.

– Что – нет?

– Я… просто…

– Просто ты была недостаточно послушной. В тюрьму захотела? – Её лицо приближается ко мне. Мятное дыхание бьёт по щеке, будто она спичку задувает. – Или ты недостаточно сильно любишь маму, и тебе плевать, что с ней сделают?

– Я была послушной! Это он, – мой голос затихает, – это он… пожалел меня.

– Илья не стал бы жалеть такую, как ты, – встаёт. – Ну а… – криво усмехается, – хотя бы куда‑то в другое место он тебя отодрал?

– Перестаньте. Неужели Вам не противно спрашивать об этом? – дёргаю плечами, опускаю голову. – Он же Ваш брат. А Вы пытаетесь представить…

Больно сжимает мою руку. Слёзы тут же подкатывают к глазам. Обидно, что я не могу ей ответить. Не имею права. Иначе горько поплачусь.

– Ты мне не указывай, что я должна представлять, и за что мне должно быть стыдно, – отпускает резко, шевелит пальцами с брезгливостью.

– Вы же знаете, что я ничего не сделала, – смотрю на неё с мольбой.

– То, что я знаю, только моё дело. И от легенды я отступать не намерена, – она комкает справку, которую превратила до этого в идеальный квадрат, и идёт к двери гинекологического кабинета.

– Влада… Сергеевна, – я встаю на полусогнутых ногах. – Сегодня Антона хоронят. Мне необходимо там быть.

– Ты никуда не поедешь.

– Влада Сергеевна, пожалуйста. Я должна попрощаться с ним. Я себе не прощу, если этого не сделаю.

– Твои проблемы. Жди здесь.

Она исчезает за белой дверью, оставляя меня одну в пустом больничном коридоре.

Сжимаю дрожащие пальцы до рези в ладонях. Сцарапываю вчерашние раны.

Ни с кем нельзя так поступать. Даже если бы я действительно была воровкой. По‑человечески она могла бы меня понять. Ведь в ней есть хоть что‑то человеческое?