Прощённая

Делаю несколько шагов по коридору в противоположной стороне от того, куда ушла Влада. Он изгибается полукругом. С одной стороны глухая стена, увешанная картинами. Над каждой маленькая лампочка, как в настоящих галереях, и под пейзажами размашистые и узкие, красивые и странные подписи художников. Закрадывается мысль, что всё это какие‑то дорогущие подлинники. С другой стороны узкой дуги коридора вытянутые окна. За ними бесконечный цветущий сад. Я сама не замечаю, как иду всё дальше, перебирая взглядом кустарник за кустарником, и с удивлением обнаруживая, что не все из них мне знакомы.

И в итоге добираюсь до конца коридора. Я слышу шорох за глухой деревянной дверью. Трогаю ручку. Она поддаётся легко. И дверь распахивается.

То, что я вижу за ней, вынуждает меня затаить дыхание.

 

Глава 5

 

– Нельзя так делать! – я заявляю это настолько громко и безапелляционно, что сама не узнаю свой голос.

Эхо рассекает нежные очертания роз в распахнутом и светлом пространстве оранжереи. И заставляет молодого человека в фартуке замереть с секатором в руках. Острые лезвия почти замкнулись, ужасая меня своей близостью к тонкому стеблю.

– Нет‑нет‑нет, – я решительно подхожу. – Убери немедленно. Разве ты не видишь, здесь молодые листья. Бутон появится позже. Не трогай.

Касаюсь его пальцев на ручках огромного секатора, и становится так тепло. Оно растекается от самых кончиков под ногтями и ныряет с плеч к животу.

Сглатываю. Молодой человек стоит и разглядывает моё лицо. Его пальцы по‑прежнему угрожающе сжимают секатор, и не слушаются меня.

Говорю тихо:

– Отдайте, пожалуйста.

– А ты знаешь, что нужно делать?

Его голос спокойный, размеренный. В нём есть какой‑то особенный ритм. Как шорох звеньев толстой и тяжёлой цепи, которая круг за кругом обвязывает твоё запястье. Поначалу, каким‑то неведомым образом, ты совершенно её не ощущаешь. До тех пор, пока он не дёрнет, и металл не вдавится в твою кожу. Причиняя боль и наслаждение одновременно. Наслаждение от того, что ты принадлежишь ему.

Отпускает оранжевые ручки, и отходит в сторону.

Я рассматриваю куст розы, и меня это немного отвлекает.

– Здесь есть слепые побеги. Но то, что ты хотел убрать, к ним не относится. А вот тут, – я раздвигаю листья, и отрезаю, – и тут, – ещё один щелчок, – теперь всё может измениться. Из пазухи появится боковой побег. А уже из него сформируется бутон.

– Она слишком давно спит. Я и решил, что так будет правильно. Убрать всё, на чём нет бутонов.

– Ты начинающий, что ли? – я поворачиваю к нему голову.

Он стоит, облокотившись поясницей на одну из тумб. Его белые, голые от плеч руки, упираются в каменную поверхность, и рельефы мышц и жилок сами напоминают что‑то каменное. Идеально‑гладкое и приятное на своих возвышенностях. И прохладное во впадинах. Длинные пальцы как лапы паука нависли на ребре столика. Между петлёй тёмно‑синего садового фартука и узкой полоской белой майки чёрный виток татуировки. Мой взгляд ползёт по его трапецевидной мышце к шее, мощной, с выпуклым и аккуратным кадыком.

Но только я поднимаю глаза на его лицо, как тут же опускаю голову. От вида его усмехающихся губ, острых скул, и особенно глаз, над которыми низко посаженные, густые, вразлёт брови, в груди поднимается настоящий торнадо. Хочется сбежать и спрятаться от этих внимательных, серых, как капля дождя на белом шёлке, глаз. И никогда больше не встречать такое выражение лица: как будто он наперёд меня знает, чего я хочу.

– Я совсем без опыта, если честно, – хмыкает он.

– Значит, хозяину дома просто нравятся неопытные, какой бы сферы это не касалось, – бормочу я. – А кухарка здесь тоже без опыта?

– Хозяин предпочитает не экспериментировать в том, что касается еды.

Я прохожусь вдоль каменной столешницы, уставленной красными бенгальскими розами. Присаживаюсь у вазона с карминными полиантовыми.

– Здесь нужно убрать листья с пятнами. И поливать аккуратнее. Чтобы капли не попадали. А ещё хотя бы иногда проветривать помещение.

Голову вполоборота. Он подошёл бесшумно. Стоит за моей спиной.

– Убери. Ненужное. Только надень фартук. Иначе испортишь своё идеальное белое платье.

Я поднимаю глаза. Смотрю на него снизу вверх. Слышу, как его пальцы развязывают узел фартука.

– Позволь, я тебе помогу, – его голос льётся, впитываясь в мою кожу вместе с жаркой влагой воздуха в этом помещении.

Встаю. Он осторожно, не касаясь меня, накидывает на мою голову петлю. Тепло его рук рядом с моими предплечьями заставляет глубоко вдохнуть. От этого мужчины пахнет горячим морским песком, и обветренной корой дерева, одиноко стоящего на отшибе леса.

Делает крепкий узел на моей пояснице.

Я снова вниз. Осторожно пробираясь между стеблями розы, подцепляю заражённые листья, и острый секатор беспощадно откусывает их от растения.

Мужчина садится рядом на корточки. Его колени в голубых джинсах чуть разведены. Локти лежат на бёдрах. Кисти скрещены. Я краем глаза вижу, как он цепляет ногтем безымянного пальца подушечку большого. Будто ищет вопрос.

– Ты… – бросаю взгляд выше его глаз. – Ты часто общаешься с… хозяином?

– Очень. Я хорошо его знаю.

– Он… жестокий человек?

Расхохотался.

Так хрипло, громко и искренне, что я оцепенела. Как будто спросила какую‑то глупость.

– У него свои тараканы. Из‑за тёмного прошлого, – трогает свой выпуклый подбородок с узкой расщелиной указательным пальцем. – Но если ему об этом прошлом не напоминать, вполне себе адекватный.

– Он похож на Владу? По характеру, я имею в виду.

– А ты ей друг или враг?

– Скорее, второе. То есть, она считает меня врагом.

– Тогда тебе следует знать, что они друг за друга порвут любого. И если ты не понравилась ей, то вряд ли понравишься ему.